Впереди шёл огромный, плечистый мужлан, с голой, обросшей чёрными волосами грудью, с растрёпанной головой, обёрнутой грязной тряпкой, с палкой в одной руке, длинным бичом в другой. Кусок гранатового сукна, завязанного под шеей, спадал ему на спину. Рваные ботинки, привязанные лыком и верёвками к израненным ногам, покрывали стопу неполностью. На жилистой шее, которую частично заслоняли волосы головы и бороды, висел оловянный медальон с Богородицей. Суровое морщинистое лицо, чёрное от солнца и ветра, покрасневшее на щеках и у глаз, светило белками, которые чёрным глазам прибавляли блеска и разбойничьего выражения. Торбы, свесающие с плеч, крест с чётками у пояса говорили о деде из-под костёла. Если бы не это, по лицу, по огромной фигуре и блеску чёрных глаз можно его было принять за разбойника.
За ним шёл, как бы наперекор, низкий, горбатый, с искревлённой к плечу головой, чересчур большой и совсем лысой, другой нищий с палкой. Поставленные один к другому, они казались один выше, а другой ещё чудовищно меньше, чем были в действительности.
Горбун также держал в руке бич, и хотя он опирался на палку, живо подскакивал за идущим большими шагами гигантом. Сгорбленная баба в гранатовой епанче, с горшочком у пояса, шла за ними, а дальше ещё несколько дедов.
Женщина беспокойно указывала пальцем на Агату и кричала своим:
— Это она! Это она!
— Стой! Стой! — зарычал гигант, махая бичом.
— Подожди, бродяга! — тонко повторил горбун.
И оба, подскочив к Агате, которая, поначалу бросившись наутёк, потом остановилась, подумав, сама подошла к преследователям. Мацек задержался и шёл за ней.
— Иди себе, иди! — отпихивая его, воскликнула Агата. — Иди!
— Но они…
— Не бойся за меня, возвращайся, иди…
Жак, которого отпихнули, остановился в стороне.
Тем временем два нищих схватили женщину и лысый горбун безжалостно хлестал её бичом.
— Кто ты? — спросил, всматриваясь в неё, сморщившийся огомный дед.
— Кто ты? — повторил горбатый.
— Кто ты? — воскликнули все, обступая её вокруг, так, чтобы не дать ей убежать.
— Вы всё-таки видите, кто я, — смело отвечала Агата, — если бы не была тем, чем есть, не клянчила бы на улицах.
— А кто тебе позволил клянчить на нашем месте?
— А у кого бедный должен брать разрешение клянчить?
— Посмотрите! Притворяется невинной, — проговорил лысый. — Чёрт её не взял, о языке во рту не забыла!