Стражи Ирия

– В общем, так, – заговорил князь, и связанная девушка сжалась от ужаса, готовясь выслушать приговор, – мы тут проголосовали, и сим демократическим актом решили отвезти тебя домой. За этот благородный поступок высказались я и Инга, то есть большинство. А вон те двое, прыщавый тип и который в синяках, они предлагали тебя бросить на произвол судьбы. К твоему огромному счастью Коля-сказочник не имеет в нашем коллективе права голоса, ибо до сих пор не признан ни гражданином, ни человеком. А Владику полноценный голос жирно иметь, у него только четверть голоса. Поэтому радуйся, ты спасена и едешь домой. Очкарик, развяжи ее.

– Спасибо, – пробормотала пленница, когда программист разрезал веревки, связывающие ее по рукам и ногам. Страдалица попыталась встать, но не смогла. Ей помогла Инга, довела до машины и усадила рядом с ней на землю.

– Сейчас посмотрю аптечку, – сказала она. – Ты сильно ранена?

– Не знаю, – ответила девушка, сплевывая перед собой порцию кровавой слюны.

Тем временем Цент отвел в сторонку Владика и Колю, и провел с ними беседу воспитательного характера. Тыча кулаком в лица страдальцев, он объяснил им, что едут они в колонию, где проживают будущие его подданные. Подданных этих необходимо уговорить переселиться в Цитадель, для чего все должны постараться, дабы произвести на людей благоприятное впечатление.

– Поняли меня? – вопрошал Цент, переводя кровожадный взгляд с Коли на Владика и обратно. – Если у вас что-то будут о Цитадели спрашивать, то улыбайтесь во всю ширину ртов и отвечайте, что там очень хорошо. Не дай бог вы что-нибудь не то ляпните. Коля-врун, тебя это больше других касается. Только попробуй заикнуться, что в Цитадели плохо, а тамошний князь – злодей. Я тебя….

Цент скорчил зверское лицо, и навис над Колей, протягивая к нему свои огромные безжалостные руки. Коля сжался от ужаса, предчувствуя скорую гибель.

– Я буду говорить о Цитадели только хорошее! – поспешил заверить он сурового князя. – Если спросят, я скажу, что так прекрасно, как в Цитадели, люди никогда и нигде не жили.

– А если они спросят о качестве тамошнего питания, что ты ответишь? – поинтересовался Цент.

– Скажу, что кормят на убой, восемь раз в день, – давясь слезами и с ужасом взирая на огромного и злого истязателя, выпалил Коля. – Постоянно дают мясо, рыбу, сыры, колбасы, молочные продукты, шоколад и креветки….

– Вот это правильно, – одобрил Цент. – А если спросят, много ли нужно в Цитадели работать?

– Я скажу – совсем почти не нужно, – отчеканил Коля, вспомнив, как его, за отказ вкалывать в поле, опричники Цента били плетью и ногами. – Рабочий день, скажу я, длится три часа, четыре выходных в неделю. Труд строго добровольный, никто никого к нему не принуждает.

– Хорошо, хорошо, – кивал Цент. – Вот так все и говори.

Он перевел взгляд на Владика, и программист невольно съежился под его ужасным взором.

– Только попробуй мне все дело испортить, рожа прыщавая! – зарычал на него Цент. – Вот только попробуй.

– Пять выходных, креветки на завтрак, молоко… – невпопад забормотал Владик, охваченный великим страхом.

– Вот только испогань мне все дело, будет тебе тогда молоко с креветками, – зверски рявкнул Цент. – Я из тебя самого креветку сделаю.

Запугав подчиненных, Цент вместе с ними вернулся к автомобилю. К тому времени Инга уже закончила оказывать освобожденной девушке помощь, которая, главным образом, выразилась в том, что пострадавшая была обильно вымазана зеленкой и местами перебинтована.

– Едем, – сказал Цент, помещая себя в трофейный автомобиль. – Время дорого.

Путь до колонии занял примерно часа полтора. Все это время Цент расспрашивал спасенную девушку о тамошних порядках, об уровне жизни, о том, велико ли число старых, больных и вообще недееспособных. Вопрос был важный, ибо Цент мечтал обзавестись тружениками, а не нахлебниками. Праздность, даже вынужденная, обусловленная возрастом или состоянием здоровья, в Цитадели не приветствовалась. Когда принималось решение об установлении пенсионного возраста, предлагались различные варианты, но князь положил конец дискуссии, заявив, что в нынешние тяжкие времена заикаться о каких-то пенсиях и пособиях просто преступно. А когда ему попытались мягко намекнуть, что люди, в силу очевидных причин, не смогут работать до гробовой доски, Цент осадил оппонентов, заявив им, что работоспособность человека зависит отнюдь не от возраста, он от правильной мотивации. А ничто так не мотивирует человека на ударный и плодотворный труд, как чувство голода. В итоге, все же пойдя на компромисс, Цент пенсионный возраст установил. Тот был один для всех, чем князь лишний раз подчеркнул свою приверженность идеи гендерного равноправия. Отыне и мужчины и женщины Цитадели могли выйти на пенсию в сто тридцать два года. Подумав немного, добрый и щедрый князь снизил возраст до ста тридцати лет, и попросил не благодарить себя за это благодеяние.