Стражи Ирия

После чего признался, что сам готов после смерти подбрасывать дрова в костры, на которых будут вечно жариться пожиратели консервов, ибо нет большего греха, чем поглощение еды, принадлежащей крутому перцу.

За весь день пленников так никто и не навестил. Не пришел даже подлый и неблагодарный Коля, дабы всласть позлорадствовать, упиваясь местью. Видимо, он был слишком занят – отъедался на дядиных харчах и продолжал порочить добрые имена своих спутников, приписывая им все новые и новые злодеяния.

Тот факт, что их, как пленников, не собираются кормить, не стал для Цента сюрпризом. Он бы на месте обитателей крепости поступил аналогичным образом, и не стал бы переводить еду на смертников. Но хоть отсутствие кормежки и было ожидаемо, оно не стало от этого менее мучительным. Больше всего на свете Цент ненавидел терпеть лишения. Всегда считал, что это исключительно прерогатива лохов. Это они привыкли терпеть, экономить, во всем себе отказывать, и не роптать в случае нужды. Конкретный же пацан должен получать все, что хочется, и не важно, какой ценой. Цент никогда за ценой не стоял. Надо ли кого-то избить – изобьет. Надо убить – убьет. Надо закатить геноцид горой – извольте получить. Оказаться в положении лоха, которого насильно отлучили от пищи и лишили свободы, было не только мучительно, но и унизительно.

День тянулся долго. Инга и Владик сидели по углам, боясь неосторожным движением привлечь к себе внимание Цента, сам же князь отдавался наиприятнейшему делу – прорабатывал план жестокой мести. Он уже вынес всей этой колонии смертный приговор. Жалкие оборванцы и их предводитель дядя Миша вскоре искусают до крови все локти и коленки, когда поймут, сколь опрометчиво поступили, пленив помазанника божьего и заточив оного в темницу. Ибо их ждет возмездие библейских масштабов. Прогневившая Цента колония разделит ужасную участь Содома и Гоморры. Но самые сладкие пытки, самые утоненные истязания, Цент приберег для друга Коли. Вот уж кому доведется изведать все мыслимые муки. Если бы только грязный клеветник мог заглянуть в будущее одним глазком, он бы уже наложил на себя руки, дабы избегнуть погружения в океан страданий.

Цент весь отдался мечтаниям о грядущем возмездии, и не сразу понял, что до его слуха доносится едва слышный, но от того не менее жуткий шепот. Он сразу узнал этот голос, ибо слышал его не так давно. Это был голос монстра, насылающего туман.

В темноте узилища Цент разглядел огромные, наполненные страхом, глаза Инги. А Владик, едва услыхав демонический глас, переполнился такой храбростью и налился такой отвагой, что не побоялся с грохотом испортить воздух, хотя Цент и пригрозил ему за такие штуки убоем на месте.

Шелестящий шепот растворился в воздухе, а затем через стену, будто кисель, в крепость потек белый густой туман. Дозорные на стенах поспешили зажечь факелы, но те не особо-то помогали – туман был настолько плотный, что его не мог рассеяться даже свет горящего огня.

Туман окутал крепость. Снаружи пропало все, растворившись в белом мареве. Шелестящий шепот стал громче и настойчивее. Казалось, он звучит сразу со всех сторон, шурупом ввинчиваясь в мозг. Даже Центу, и тому стало неуютно. Храбрость его поколебалась. Будь при нем волшебная секира, он волновался бы меньше, ибо оружие уже доказало свою способность противостоять темным чарам. Но топор, разумеется, изъяли пленившие его злодеи.

– Ладно, чего уж, – вздохнул Цент. – Давайте, ребята, спать. Утро вечера мудренее. Хотя после такого вечера на доброе утро рассчитывать глупо.

Он снял с Владика куртку, бросил ее на пол и прилег сверху. Пол в темнице был железный и не слишком теплый, никаких удобств для комфортного времяпровождения, вроде нар, не было. Единственный элемент декора составляло железное ведро с водой, вроде как параша. Цент, впрочем, сразу предупредил своих сокамерников, чтобы те даже не думали справлять в него нужду. И без того от землекопа несет отвагой, еще не хватало окончательно усугубить ароматическую обстановку в камере.

– Ты собираешься спать? – спросила Инга, глядя на развалившегося на полу Цента. – Вот прямо сейчас?

– А у тебя есть другие предложения? – поинтересовался тот.

– И ты сможешь уснуть под этот жуткий шепот?

– И не под такое засыпать приходилось. К тому же Владик постоит на часах, покараулит. Ты же не хочешь спать, да, Владик?

Программист судорожно кивнул головой. Вливающийся в уши зловещий шепот лишал его не только сна, но и разума. Казалось, что этот зловещий голос обращается лично к нему, одурманивает, подчиняет. Пусть он не понимал звучащих слов, но этого и не требовалось. Смысл и так был ясен. Чудовище не сумело заполучить его в колонии Инги, и теперь решило повторить попытку.

– Вот и хорошо, – пробормотал Цент, смыкая веки. – Надо выспаться, сил набраться. Они мне ой как понадобятся. Стольких еще предстоит убить и зарезать.

Через минуту изверг засопел ровно, а затем и захрапел. Инга какое-то время бродила по камере, то и дело вздрагивая, когда жуткий шепот внезапно менял тональность, становясь то громче, то тише, а затем тоже улеглась и вскоре заснула. И только оставшийся на страже Владик боялся закрыть глаза.

Демонический шепот не смолкал в его многострадальной голове, слова давно забытого языка, будто когти хищника, вонзались в мозг. Владику все время казалось, что темные силы подбираются к нему, что они уже внутри темницы, тянут к добыче когтистые лапы. А когда снаружи, за стенкой, что-то зашуршало, программист едва не бросился будить Цента и Ингу. В последний момент остановился. Все-таки вершину топа кошмарных сущностей продолжал занимать изверг из девяностых, а каким тот бывает злым, ежели его разбудить до срока, Владику было хорошо известно.

До самого утра несчастный программист пребывал в состоянии панического ужаса. Когда в крошечном окошке забрезжил рассвет, кошмарный шепот начал утихать, а затем и вовсе смолк. Владик осторожно выглянул наружу, но не увидел там никаких следов тумана. Крепость была на месте, ее обитатели уже начали пробуждаться. Ночь закончилась, унеся с собой все свои ужасы. Да вот надолго ли? Темные силы не съели, но теперь предстояло иметь дело с живыми людьми, которые, иной раз, и похуже будут. Как решат поступить со своими пленниками обитатели крепости? Вряд ли стоит раскатывать губу на помилование и прощение всех грехов. Многострадальный Коля наверняка поведал своему дяде обо всех злодействах Цента, и Владик отнюдь не винил болтливого юношу. Будь у него самого дядя, он бы тоже пожаловался ему на изверга из девяностых. Одно лишь печалило Владика – что его записали в подельники Цента, выставив злодеем, а не жертвой, каковой он и являлся в действительности.

– А, прыщавый, доброе утро, – прозвучал за его спиной искаженный зевотой голос изверга. – Что не спишь, хвалю. Я уж боялся, что так и не удастся воспитать в тебе чувство ответственности. Как прошла ночка? Что-нибудь интересное случилось, или все было тихо?