В больнице меня заверяют, что опасности нет, но Еву из реанимации до сих пор не перевели, так что повидать я её не могу.
— Она в сознании? — спрашиваю я врача, стоящего с постной физиономией в полумраке коридора: по какой-то неведомой причине часть ламп на потолке не горит, а одна даже неритмично мигает.
— Нет, — отвечает эскулап, рассеянно глядя мне за спину. — Травма очень серьёзная, нужно время. Не знаю, сколько.
— Когда вы переведёте Еву в стационар? Я хочу её видеть.
— Как только появится уверенность в том, что кризис миновал. Спешить в таких обстоятельствах нельзя.
Я переминаюсь с ноги на ногу. Врач непробиваем: с ним уверенность в собственных знаниях, больничные правила, привычка увещевать родственников пациентов.
— Почему перевод постоянно откладывается?
— Здоровье — вещь не то, что непредсказуемая… прогнозировать можно. Однако гарантировать сложно.
— Я просто хочу убедиться, что дочка скоро вернётся ко мне.
Врач равнодушно кивает. По его лицу видно, что он ждёт, когда я перестану задавать вопросы, и он сможет уйти. Наверное, его ждут другие пациенты, или он намеревается выпить в ординаторской чаю.
— Спасибо, док, — говорю я, отворачиваясь.
— Не за что.
Слышу удаляющиеся шаги.
Ненавижу больницы. Вероятно, как и большинство людей. Это записано в подсознании, с раннего детства. Я читал, что, если вам снится больница, значит, вы боитесь того, что видите.
Ловлю себя на мысли, что боюсь за Еву. Кажется, я слишком увлёкся жизнью в виртуальности и на время потерял чувство грани между нею и действительностью. А может, дело в том, что у меня нет настоящих детей.
«Твоя жизнь скудна, игемон».
Вернувшись из госпиталя, я выхожу из виртуальности. Сегодня у меня много работы в реальном мире.
Прежде всего, необходимо связаться со Стробовым. Набираю номер полковника, и через пять секунд слышу в трубке его резкий и слегка раздражённый голос:
— Да? Алло.
— Это Орфей.