— Понимаю, Сережа.
Он умолк и откинул свою большую седую голову к спинке зеленого кресла. Живые глаза смотрели на жену спокойно, с добрым вниманием.
— Я пойду заварю чай, — поднялась Клавдия Ивановна.
Он смотрел на нее, будто наблюдал издали, со стороны, и видел, как она ходила от стола к серванту, потом ушла на кухню, долго не возвращалась.
Он сидел спокойно, не шевелясь, весь во власти нахлынувших на него раздумий о жизни…
С Клавдией Ивановной Сергей Тарасович встретился через несколько лет после смерти первой жены. Как уцелевший после лесного пожара крепкий дуб с единственной зеленой веткой, питаемый соками земли, оживал, тянулся к солнцу, продолжал жить, так и Косачев, оставшись один с малой дочуркой Тамарой, слабенькой, ласковой, хрупкой девочкой, не согнулся под ударами судьбы, работал и жил, как приказало время, как повелел долг. Будучи директором завода, не знал кабинетной тишины. Как все рабочие, не выходил из заводских цехов ни днем ни ночью, питался где и чем придется, спал на деревянном топчане в конторке. Девочку опекали соседи. Однажды Косачев днем выбрался с завода на часок, чтобы проведать Тамару, отвезти ей консервы и сахар. Вбежал в комнату, а на столе записка: «Папочка, не беспокойся, я у тети Марии».
Он тут же помчался к Шкуратовым. Девочка спокойно сидела у окна, готовила уроки.
Согласившись оставить дочь в семье своих друзей, Косачев окончательно переселился на завод, в свою конторку, только изредка, бывало, забежит к Шкуратовым навестить Тамару, притащит свои сбереженные пайки, одарит ребят рафинадным сахаром, копченой колбасой и опять спешит на работу. Так и жил на заводе, хоть и была уже у него хорошая квартира.
Но так или иначе, война уходила в прошлое, и новое время властно меняло людей, условия жизни, труда. Спадало физическое и духовное напряжение, Косачев иногда позволял себе ночью покинуть завод, заехать домой, принять ванну, выспаться в чистой постели. Чаще стал навещать Тамару, ходил с ней на прогулки, а раза два водил дочку и ребят Шкуратовых в городской цирк. Однажды приехал он к Шкуратовым на автомобиле, в новом костюме, при галстуке. Сели обедать, ребят вокруг себя рассадили. Взрослые выпили по рюмочке, по другой, стали рассуждать, как жить Косачеву дальше.
— Да в чем тут проблема? — сказал Сергей Тарасович. — У меня вон доченька уже невеста, двенадцатый годик пошел. Возьму ее в свою большую квартиру, она у меня хозяйкой будет, проживем. Верно, Тамарочка? Согласна?
— Какая из нее хозяйка, она еще дите, ей и у нас хорошо, — возразила Мария Емельяновна. — Жениться тебе надо, вот что. А Тамара с моими ребятами вырастет, она мне как дочка.
— Куда мне! — махнул рукой Косачев. — Не о женитьбе забота. О Тамарочке надо думать, она у меня единственная.
— Я буду жить у тети Марии, — упрямо сказала Тамара. — И никуда меня не зови, все равно не пойду.
— Правду говорит — не пойдет, не зови, — поддержала девочку Мария Емельяновна. — Ты весь день до поздней ночи на заводе пропадаешь, а девочке одной как жить? Бобылкой расти? Нет уж, не тронь ее, пусть с нами живет.
Как ни рядили, пришлось до поры до времени оставить Тамару в семье Шкуратовых.
Так и прожил Косачев еще несколько лет. Но однажды, совсем неожиданно, кончилась его холостяцкая жизнь. Как-то в дождливый осенний день бродил он с ружьем за городом, недалеко от Оленьих озер. Вышел на опушку и вдруг увидал на дороге молодую женщину с двумя малышами. Остановился и смотрит на них. А ветер хлещет в лицо, дети плачут, женщина упрямо бредет по расхлябанной мокрой дороге и все приговаривает: «Не плачьте, не плачьте, доченьки». А у самой слезы текут по щекам. Увидала мужчину с ружьем, вроде бы испугалась, да сразу поняла, что он ее не обидит, успокоилась. Подошла к нему и спросила:
— Не знаете, цел ли тут еще мост через реку?
А сама вся дрожит от холода, посинела, чуть с ног не валится от усталости. Лицо испуганное, бледное, а глаза печальные, будто кто ее горько обидел.
— Цел. А куда идете? — спросил Косачев, глядя на женщину и детей.
— В Кирилловку. Слыхали про такую?
ebooksa