— Поплачь, Тамарочка, поплачь, — говорила Мария Емельяновна. — Прощайся с мамой.
Девочка прижималась к отцу, плакала.
2
Вернувшись из Москвы, Косачев прямо из аэропорта заехал на завод и, несмотря на поздний час, позвонил домой секретарю парткома Уломову и главному инженеру Водникову, сказал, что в ЦК одобрили предложение и поручили заводу немедленно начать работы.
— Утром соберемся у меня, обмозгуем, как действовать дальше. Теперь надо рассматривать это дело как правительственное задание. Подробности расскажу при встрече.
Сидя в кабинете, он почувствовал усталость, решил не ехать домой, остаться на заводе, отдохнуть часа два на диване, потом поработать, просмотреть срочные бумаги, кое-что обдумать к завтрашнему разговору. Взял папку с неразобранной почтой, включил репродуктор, присел на диван. Усевшись поудобнее, решил взглянуть на сводку за прошедшую неделю. Мысли рассеивались, строчки прыгали и расплывались. Он вдруг забеспокоился от какой-то неприятной тяжести в затылке, ощутил неподвижную свинцовость во всем теле. Через силу поднялся, подошел к окну, распахнул раму и, когда в кабинет ворвался холодный морозный воздух, облегченно вздохнул, подставил лицо под освежающую струю. Сквозной ветерок колыхнул его волосы, остудил вспотевший лоб. Хорошо и приятно было стоять у раскрытого окна, дышать полной грудью. Вмиг отлегло от сердца, полегчало.
Он невольно загляделся на заводские корпуса и заводской двор, покрытый мягким слоем белого снега. На фоне красной кирпичной стены, освещенной синеватым отливом ярких неоновых фонарей, были отчетливо видны медленно падающие пушистые снежинки. Красивое, успокаивающее зрелище, можно часами смотреть на бесконечные переливы белого и красного цвета.
Как удивительна наша русская зима с ее обжигающим морозным дыханием, с белым, безмолвным покоем, с порывами буйного ветра, с метелью и вьюгой, с блеском алмазной пыли, ослепительно сверкающей на ярком солнце! Скрип снега под ногами, белые кружева на деревьях, замерзший иней на меховых воротниках, клубы синего дыма над крышами домов, шумный крик мальчишек, со свистом летящие с горки санки. Зима! Зима!
Косачеву вдруг стало зябко, он закрыл окно. Походил по кабинету, постоял у аквариума с рыбками, подсел к столу, снова принялся разбирать бумаги. Головная боль не проходила, затылок тяжелел, хотелось спать.
«Устал я здорово, перенервничал, — думал Косачев. — Не поехать ли домой, отдохнуть немного. Так будет лучше. Тепло, покой, крепкий горячий чай. Позвонить надо жене, девочкам, сказать, что приеду».
Он потянулся к телефону, набрал номер. В трубке отозвалась жена.
— Ты спишь, Клава?
— Какое там! — ответил радостный голос. — Я же знаю, что ты прилетел, жду тебя. Как в Москве?
— Прекрасно. Лучше, чем я ожидал.
— Поздравляю! Приедешь?
— Приготовь, пожалуйста, ужин, — сказал Косачев. — Что доченьки, сестры-разбойницы, как они?
— В порядке, сам увидишь.
Клавдия Ивановна говорила ровным, спокойным тоном, чтобы ничем не встревожить мужа. Она и раньше оберегала его от лишних волнений, делала все, чтобы оградить от необходимости улаживать мелкие домашние конфликты. Неурядицы, разумеется, были всегда, как в любой семье. С беспокойными девочками случались такие происшествия, которые наверняка доставили бы Косачеву излишние переживания и волнения.
Едва Косачев разделся и пошел умываться, как до его слуха донеслось веселое щебетанье девочек, успевших распаковать привезенные отцом подарки. Особый восторг вызвали новые сапожки.
— Какая прелесть! — всплеснула руками Маруся.