Косачевы в тот год, оставив городскую квартиру, переехали поближе к стройке, поселились в классе поселковой школы, разгороженном на две половины, где за фанерной стеной, оклеенной газетами, приютилась еще одна семья. На стене висела географическая карта, в углу на шкафу стоял глобус и небольшой медный колокол. Промерзшее насквозь окно приходилось плотно занавешивать байковым одеялом. Парты вынести было некуда, и Косачев сдвинул их на середину комнаты, поставил в два этажа, приладил к ним занавеску.
Иногда Косачеву удавалось поздно ночью отлучиться с работы, забежать домой отдохнуть. Поспав часа два, он тут же вставал и при свете керосиновой лампы начинал растапливать буржуйку, чтобы к тому времени, когда просыпались жена и дочь, успеть хоть немного обогреть комнату и вскипятить воду в чайнике.
Однажды он пришел домой перед рассветом и, не снимая валенок и полушубка, нарубил щепок, набросал в печь, стал раздувать огонь. Щепки были сырые, долго не загорались, и только дым выползал из щелей жестяной трубы и печного поддувала, расстилался по комнате. Вытирая кулаком красные, слезящиеся от дыма глаза, Косачев наконец развел огонь, прикрыл заслонку, обнял холодными ладонями железную печурку, чуть-чуть согреваясь.
В коридоре звякнула дверь. Кто-то зашаркал ногами, постучался. Косачев пошел открывать.
В сыром и темном проходе стояла закутанная в заиндевелый платок девочка-подросток с почтальонской сумкой на плече, поеживаясь от холода, хлюпая простуженным носом.
— Это ты, Катеринка? — спросил Косачев, узнав дочку местной почтальонши.
В окне коридора дребезжало разбитое стекло, ветер со свистом загонял через щели сухие снежинки.
— Читайте ваши газеты, — не глядя на Косачева, сказала девочка и сунула ему в руки сверток. — Сразу за всю неделю.
— Чего же мать не пришла? Тебя погнала в такую погоду?
— Кто ее знает! Третий день ревет, как маленькая. Не могу, говорит, я людям такие письма носить.
— Какие письма? — тревожно спросил Косачев.
— Да как это вот. Нате! Вам.
Девочка быстро сунула Косачеву конверт и сразу заревела, будто ее кто-то больно ударил.
— Я невиноватая, дяденька, — запричитала она жалобным голоском. — Это почта прислала, чтоб она сказилась.
Косачев схватил девочку за руку, рванул ее к себе, заглянул в перепуганное, залитое слезами лицо.
— Что ты такое говоришь?
Девочка задрожала всем телом, еще громче заплакала и уткнулась лицом в колени Косачева:
— Не ругайте меня, дядечка. Я же невиноватая, невиноватая.
Он отпустил ее и долго стоял, прислонившись к стене. Какая-то маленькая надежда родилась в душе, дала ему силы. Он вернулся в комнату, закрыл дверь, взглянул на письмо, прижал его ладонями к груди, медленно и тяжело пошел к печке, где сверкал огонь.
— Кто там? — спросила жена из-за ширмочки. — Кто-нибудь пришел?
ebooksa