— Ребята подговорили, не буду я с ними больше дружить. Заступитесь за меня.
— Ладно, иди в свою группу, потом разберемся, — сказала Людмила Васильевна.
Миша посмотрел на всех раскаянным взглядом, тихо вышел за дверь.
Взрослые остались одни и молчали.
— А вы жалели его, верили басням, — сказал Григорий Романович.
— Что делать? — виновато пожала плечами Людмила Васильевна. — Лучше в одном человеке обмануться, чем всех подозревать. Я и сейчас думаю, что он неплохой мальчик, нечаянно оступился.
— Отправим в Курск, там разберутся, — сказал Смирнов. — Дело ясное.
— Я прошу вас, напишите самое положительное наше впечатление о мальчике и изложите нашу просьбу не выносить строгого приговора. Надо дать полную возможность мальчику исправить свою ошибку.
— Я с вами согласен, — сказал Смирнов.
— А вас, Григорий Романович, я попрошу самому съездить в Курск вместе с мальчиком и помочь товарищам правильно разобраться в его судьбе. И, если я в чем ошибаюсь, поправьте меня.
Людмила Васильевна пересекла двор детского приемника, направилась к белокаменному зданию мастерских. Здесь работали дети, человек сорок. Из тоненьких струганых реек ребята сбивали ящики для посылок.
У освещенной белой стены стоял Юра и черным углем рисовал портреты своих товарищей. Там уже красовалась целая галерея знакомых лиц: Димки, Мишки, вихрастого цыганенка, маленького паренька из Херсона.
Юра увидал Людмилу Васильевну, бросил уголь, отошел к своему верстаку и принялся стучать молотком.
— Здравствуйте, дети! — сказала Людмила Васильевна.
Дети поздоровались, не прекращая работы.
Она смотрела на размалеванную стену, узнавала знакомых ребят.
— Пойди-ка сюда, Юра, — позвала Людмила Васильевна.
Юра нерешительно подошел.
— Нарисуй, пожалуйста, меня. Сумеешь?
— Зачем же? — смутился Юра.