Держу покерфейс, сам не знаю, от чего. То ли слёзы лить, то ли ржать, аки конь. Парни собрались, вся боевая дюжина. И по настоятельному приказу с угрозой беспощадно измочалить при отказе принялись за грустное повествование.
— Поначалу вроде нормально всё было, — рассказывает первый, сидящий с краю. Вихрастый Пашка.
— Серёга…
— Кто? Пучеглазый? — Уточняю, наливаясь злобой.
— Да…
— Жлоб! — Ору ему в лицо, — Жлоб его имя и никак по-другому! Услышу ещё раз это «Серёга», урою на месте, нафиг!
— Точно, Жлоб, — негромко подтверждает Виталик, мой первый сержант.
— Жлоб командует, всё кучеряво…
— Давай я, Вить, щас будут жевать… — второй сержант Валерик просит слова. И получает.
— Он правильно сказал, всё нормально было. Щемили центровых пару месяцев. А потом как-то вышло…
Вышло так, что Жлоб он и есть жлоб. Он использовал мою боевую дружину для поднятия личного авторитета по всей школе. Иногда уговаривал, и успешно уговаривал прессовать своих, выселковских. Если кто-то что-то против него хоть слово. Ну, и центровые при виде него по струнке ходили. Жлоб задирал нос всё выше и выше.
Затем месяц мирного сосуществования, по истечении которого центровые начали осторожно поддавливать выселковцев, не трогая дружину. Жлобу на «посторонних» было начхать, и дружина недовольно косилась, но ответных мероприятий не проводила. Приказа не поступало. С одной стороны, Жлоба продолжали слушать в силу привычки, с другой, авторитет его устойчиво планировал вниз.
Поворотным моментом послужил групповой наезд на одного из дружины. И когда это сошло с рук, всё стало сдвигаться в пользу центровых с неизбежностью и ускорением снежной лавины. Жлоб не проявил интереса к эксцессу, когда слегка пострадал один из дружинников. Сразу за этим пострадало трое, попытавшиеся разобраться с обидчиками частным порядком. Пользуясь численным перевесом, им наваляли. Жлоб отругал своих, де, лезут без его высочайшего повеления и строго погрозил пальцем центровым. На этом успокоился. Чужие синяки и шишки его не волновали. Батрак должен о себе заботиться сам.
— Как-то подловили нас по частям и хорошо отпиннали. После этого всё и началось… — продолжает грустную историю Валера.
И дошло до того, что террор возобновился с ещё большей силой. Центровые мстили за свой страх, за все обиды и поражения. Ни один день не обходился без тычков, пинков и затрещин. Не дошло только до макания головой в унитаз. Не додумались, наверное. Зато Мишку заставили вымыть полы в коридоре. Собственным пиджаком. Сорвали, макнули в ведро и вооружили шваброй.
— Так шваброй бы их отоварил, — флегматично советую пострадавшему, вспомнив, как с нами поступили четвероклассники. Вижу по его лицу, что такая замечательная идея ему в голову вовремя не пришла.
Жлоба и так и так не трогали, а на моей дружине всласть оттоптались. Они пробовали брыкаться, но моральный дух подорван, командир их фактически предал. Так что раза три их всех скопом отлупили прямо у школы.
Летом стало легче, в школу ходить не надо, но на улицу выходили с опаской. Режим оккупации возобновлён в более жёстком режиме. С надеждой глядят на меня. Глядите, глядите, программа боевой подготовки и план реванша уже зреют в моём мозгу. В самом пакостливом отделе, что ответственен за самые коварные замыслы. Только сначала увертюра.
— Знаете, как треплются мужики, когда выпьют. Случайно раз слышал одного такого. Он так горестно сокрушался, что очень многим в детстве по зубам не дал. Самому за пятьдесят, а помнит. И вы будете помнить, как вас опускали, а вы стояли, потупив глазки. Раны на всю жизнь.
Пацаны поникают головами ещё безнадёжнее.