Русская басня

<ВОЛК-ПАСТУХ>

Лишь только дневной шум замолк, Надел пастушье платье Волк И взял пастуший посох в лапу, Привесил к поясу рожок, На уши вздел широку шляпу И крался тихо сквозь лесок На ужин для добычи к стаду. Увидев там, что Жучко спит, Обняв пастушку, Фирс храпит, И овцы все лежали сряду, Он мог из них любую взять; Но, не довольствуясь убором, Хотел прикрасить разговором И именем овец назвать. Однако, чуть лишь пасть разинул, Раздался в роще волчий вой. Пастух свой сладкий сон покинул, И Жучко с ним бросѝлся в бой; Один дубиной гостя встретил, Другой за горло ухватил; Тут поздно бедный Волк приметил, Что чересчур перемудрил, В полах и в рукавах связался И волчьим голосом сказался. Но Фирс недолго размышлял, Убор с него и кожу снял. Я притчу всю коротким толком Могу вам, господа, сказать: Кто в свете сем родился волком, Тому лисицей не бывать.

<УТОНУВШАЯ ЖЕНА>

Жениться хорошо, да много и досады. Я слова не скажу про женские наряды: Кто мил, на том всегда приятен и убор; Хоть правда, что притом и кошелек неспор. Всего несноснее противные советы, Упрямые слова и спорные ответы. Пример нам показал недавно мужичок, Которого жену в воде постигнул рок. Он, к берегу пришед, увидел там соседа: «Не усмотрел ли он,— спросил,— утопшей следа?» Сосед советовал вниз берегом идти: Что быстрина туда должна ее снести. Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь, Что век она жила со мною вопреки: То истинно теперь о том не сумневаюсь, Что, потонув, она плыла против реки».

<СТАРИК, ЕГО СЫН И ОСЕЛ>

Послушайте, прошу, что старому случилось, Когда ему гулять за благо рассудилось. Он ехал на осле, а следом парень шел; И только лишь с горы они спустились в дол, Прохожий осудил тотчас его на встрече: «Ах, как ты малому даешь бресть толь далече?» Старик сошел с осла и сына посадил; И только лишь за ним десяток раз ступил, То люди начали указывать перстами: «Такими вот весь свет наполнен дураками: Не можно ль на осле им ехать обоѝм?» Старик к ребенку сел и едет вместе с ним. Однако чуть минул местечка половину, Весь рынок закричал: «Что мучишь так скотину?» Тогда старик осла домой поворотил И, скуки не стерпя, себе проговорил: «Как стану я смотреть на все людские речи, То будет и осла взвалить к себе на плечи».

<СВИНЬЯ В ЛИСЬЕЙ КОЖЕ>

                    Надела на себя                                  Свинья                           Лисицы кожу,                           Кривляя рожу,                                  Моргала, Таскала длинный хвост и, как лиса, ступала. И так, во всем она с лисицей схожа стала, Догадки лишь одной Свинье недостает: Натура смысла всем свиньям не подает. Но где ж могла Свинья лисицы кожу взять?                      Нетрудно то сказать. Лисица, всем зверям подобно, умирает, Когда она себе найти, где есть, не знает. И люди с голоду на свете много мрут,              А паче те, которы врут,              Таким от рока суд бывает:                     Он хлеб их отымает И путь им ко вранью тем вечно пресекает. В наряде сем везде пошла Свинья бродить                      И стала всех бранить, Лисицам всем прямым, ругаясь, говорила: «Натура-де меня одну лисой родила, А вы-де все ноги не стоите моей, Затем что родились от подлых вы свиней, Теперя в гости я сидеть ко Льву сбираюсь,                     Лишь с ним я повидаюсь,                     Ему я буду друг,                     Не делая услуг. Он будет сам стоять, а я у него лягу, Неужто он меня так примет, как бродягу?» Дорогою Свинья вела с собою речь: «Не думаю, чтоб Лев позволил мне там лечь, Где все пред ним стоят знатнейши света звери,                      Однако в те же двери                      И я к нему войду. Я стану перед ним, как знатный зверь, в виду». Пришла пред Льва Свинья и милости просила. Хоть подлая и тварь, но много говорила,                    Однако всё врала И с глупости она ослом Льва назвала.                     Не вспал тем Лев                           Во гнев. С презреньем на нее он глядя, рассмеялся                     И так ей говорил:                     «Я мало бы тужил, Когда б с тобой, Свинья, вовеки не видался,                            Тотчас знал я,                            Что ты свинья, Так тщетно тщилась ты лисою подбегать,                           Чтоб врать. Родился я во свет не для свиных поклонов,                     Я не страшуся грóмов, Нет в свете сем того, что б мой смутило дух.                    Была б ты не свинья,                    Так знала бы, кто я, И знала б, обо мне какой свет носит слух». И так наша Свинья пред Львом не полежала. Пошла домой с стыдом, но, идучи, роптала,                                   Ворчала,                                   Мычала,                                   Кричала,                                   Визжала И в ярости себя стократно проклинала,                            Потом сказала: «Зачем меня несло со львами спознаваться, Когда мне рок велел в грязи валяться».

А.П. Сумароков

ВОЛК И ЯГНЕНОК

В реке пил Волк; Ягненок пил, Однако в низ реки гораздо отступил;             Так пил он ниже; И следственно, что Волк к тому был месту ближе, Отколе токи вод стремление влечет; Известно, что вода всегда на низ течет.    Голодный Волк Ягненка озирает;    От ужаса Ягненок обмирает И мнит: не буду я с ягнятками играть, Не станет на руки меня пастушка брать, Не буду голоса я слышати свирели, И птички для меня впоследние пропели, Не на зеленом я скончаюся лугу,    Умру на сем песчаном берегу. Волк почал говорить: «Бездельник, как ты смеешь              Питье мое мутить, И в воду чистую мне сору напустить?        Да ты ж такую мать имеешь, Которая, ко мне учтивства не храня,        Вчера блеяла на меня».               Ягненок отвечает,    Что мать его дней с тридцать умерла, Так Волка не она ко гневу привела;    А ток воды бежит на низ, он чает,    Так Волк его опивок не встречает. Волк третьею виной Ягненка уличает: «Не мни, что ты себя, бездельник, извинил. Ошибся я; не мать, отец меня бранил». Ягненок отвечал: «Тому уж две недели,              Что псы его заели».    «Так дядя твой иль брат,    Иль, может быть, и сват, Бранил меня вчера, я это знаю точно, И говорю тебе я это не нарочно».    Ягненков был ответ: «Всея моей родни на свете больше нет; Лелеет лишь меня прекрасная пастушка».              «А! а! вертушка, Не отвертишься ты; вчера твоя пастушка Блеяла на меня: комолые рога И длинный хвост у этова врага,    Густая шерсть, копыта невелики; Довольно ли тебе, плутишка, сей улики? Пастушке я твоей покорнейший слуга За то, что на меня блеять она дерзает, А ты за то умри». Ягненка Волк терзает.

СКУПОЙ

Ни шелега в мошне бедняжка не имел,          А воровати не хотел;     Занять нельзя; такие тут обряды,              Что надобны заклады     Да росты ради барыша; А у него кафтан, рубашка да душа.           Закладов нет, он терпит голод                        И холод.     «Мне лучше смерть»,— бедняжка говорит         И хочет отравиться;     Но яд не скоро уморит;              Пошел давиться.            Был дом старинный развален,            Остатки только были стен; Пошел туда бедняк, веревку вынимает,            К кирпичью гвоздь наладя, прижимает            И почал колотить. Стена обрушилась, и выпало оттоле Червонцев тысяча иль, может быть, и боле; Бедняжку льзя всего теперь позолотить.      Бедняжка обомлел, в весельи тает,           Червонцы те хватает,           От радости дрожит И, добычь ухватив, домой бежит.     Пришел хозяин дома,     Обрушена стена,     А деньги не солома,     Другая им цена;     Скупого сердце ноет.     Скупой кричит и воет: «Сокровище мое! куда сокрылось ты? Лишился я твоей навеки красоты. Веселие мое и свет мой! Я с тобою Расстался самою лютейшею судьбою;           Погибни, жизнь моя. Сокровище мое! с тобой умру и я,      Не отменю сего я слова».                   Скупой!               Веревка тут готова;     Пожалуй, лишнего не пой. Однако он и сам не много норовился               И удавился, Доволен только тем ко смерти приступил,     Что он веревки не купил.

КОШКА

Привычку одолеть гораздо трудно, Природу одолеть гораздо чудно. Я нечто вам теперь об этом предложу           И басенку скажу. Я кошек не люблю и кошачья языка; А больше мне всего противна их музыка.        Но был какой-то господин,        Хозяйки не имел, и жил один.            И кошку, не в издевку,               Любил, как девку; Да кошка по его не знает говорить. Просил богов, чтоб кошку претворить,      Чтоб кошка человеком стала И под алмазами, как барыня, блистала. Исполнили они желание его. У кошки кошачья нет больше ничего.     На кошке фишбейная юбка          Из китовых усов,     Алмазы светятся из волосов,     И ходит кошка, будто шлюпка,     Да только по сухом пути:     Водой пешком нельзя идти; У кошки не один костей на юбке ярус, А юбка дуется в погоду, будто парус.     Настал его желания конец:     Женился наш на кошке молодец И до приятнейша дошел часá и места:           Он лег, легла невеста; Вдруг выбежала мышь. О, рок! о, случай злой! Вскочила барыня за ней с одра долой. Пресеклась барину потешиться дорожка,      Вскочила барыня — и стала кошка.

ЯЙЦО

Когда снега не тают, Робята из него шары катают,                     Сертят             И шар вертят;          Шар больше становится: Шарочек их шарищем появится.                     Да кто ж              На шар похож?                    Ложь.              Что больше бродит,     То больше в цену входит:     Снежной шаришка будет шар,     А изо лжи товаришка — товар.     «Ах! Ах! Жена, меня околдовали,—     Кричит муж, лежучи, жене.— Я снес яйцо».— «Никак ты видел то во сне; Такие чудеса на свете не бывали».     «Я снес яйцо, ах, женушка моя!                       Уж я     Не муж твой, курица твоя,     Не молви этого с соседкой; Ты знаешь, назовут меня еще наседкой».              «Противно то уму,           Чтоб я сказала то кому».             Однако скажет; Болтливой бабе черт языка не привяжет.              Сказала ей,     А та соседушке своей. Ложь ходит завсегда с прибавкой в мире: Яйцо, два, три, четыре,           И стало под вечер пятьсот яиц. Назавтре множество к уроду           Сбирается народу           И незнакомых лиц. За чем валит народ? Валит купить яиц.

МЫШИЙ СУД

Не столько страшен зайцам псарь,       Медведь и волк щенятам,       Мертвец и черт робятам, Ни челобитчикам бездушный секретарь, Как Кошка некая в большом мышей содоме,                     В каком-то доме,       Страшна мышам была. Хотя она с мышей подарков не брала, Да только худо то, что кожи с них драла,       И срезала их с кону.       Она решала все дела Не по мышачьему, по кошачью закону. Стараясь от таких спастися мыши бед,       Хотели воевать, да пушек нет; Не притронýлися без рукавиц к крапиве,       Лишь только сделали над кошкой суд.       Была у них Мышь грамотная тут,                    Делец и плут, В приказе родилась и выросла в архиве,       Пошла в архиву красть; Она с робячества любила эту сласть,       Подьяческую страсть, И должно от нее всё дале было класть:       Тетрадей натаскала,       Статейку приискала       И предложила то;                        А что? Чтоб Кошку изловить и навязать на шею       Ей колокол тотчас; Чтоб им сохранными повесткою быть сею; И говорит мышам: «Которая из вас       Исполнит мой приказ?» Ответствовали все ей на это: «Не смею». «А я,— сказал делец,— хоть мужество имею, Да только кошек я ловити не умею».

БЛОХА

Минерва, вестно всем, богиня не плоха, Она боярыня, графиня иль княгиня, И вышла из главы Юпитера богиня; Подобно из главы идет моей Блоха. О Каллиопа, пой Блохи ты к вечной славе,      И возгласи ты мне То, что пригрезилось сей твари не во сне,                  Но въяве! Читатели! Блохой хочу потешить вас,      Внемлите сей мой глас      И уши протяните, А тварь такую зря, меня воспомяните. Была, жила Блоха; не знаю как, она      Вскочила на Слона. Слона потом вели на улицах казаться И на ногу с ноги сей куче подвизаться.          Вы знаете, что зайца больше Слон,          И не взойдет он жареный на блюдо, И ежели когда прохаживается он, Сбегается народ смотреть на это чудо.                               Блоха моя,                               Народ увидя      И на Слоне великолепно сидя, Гордяся, говорит: «О, коль почтенна я! Весь мир ко мне бежит, мир вид мой разбирает И с удивлением на образ мой взирает;      Судьба моя, довольна я тобой:      Я землю зрю далеко под собой,      И все животное я вижу под ногами!»      Блоха на небесах, Блоха равна с богами.      И почала Блоха от радости скакать.           Скача, с Слона упала,                           Пропала,      И трудно новую богиню нам сыскать.

СПОРЩИЦА

Скажи, о Муза, мне, какой злой гнев жену Принудил объявить жестокую войну Противу своего возлюбленного мужа, И глупость может ли жене злой быти чужа! Муж будет побежден; сунбурщица, не трусь     И сделай нам над мужем шутку.     Поставили на стол большую утку.          Жена сказала: «Это гусь». «Не гусь, да утка то»,— муж держит это твердо.              «О сатана!—              Кричит жена,—         На то ли я с тобой сопряжена? Вся злоба внутренна моя разожжена». Кричит без памяти, пылит немилосердо:     «Коль ты ослеп, я шлюсь на вкус,     Иль я тебе такой дам туз,          Что ты задремлешь, Коль гуся моего за утку ты приемлешь!» Отведал муж: «Душа! сокровище! мой свет!          Гусинова и запаха тут нет». «Бездельник, это гусь, я знаю это прямо». «Пожалуй, женушка, не спорь ты так упрямо. Я шлюсь на всех людей, что утка то, не гусь.      И в этом не запрусь».           Но чем окончилася шутка?           Жена ему дала туза                И плюнула в глаза. Признался муж: на стол поставлен гусь, не утка.

ПИР У ЛЬВА

Коль истиной не можно отвечать,          Всего полезняе молчать. С боярами как жить, потребно это ведать.                 У Льва был пир,                 Пришел весь мир                 Обедать.                 В покоях вонь у Льва:                 Квартера такова.                 А Львы живут не скудно;                      Так это чудно. Подобны в чистоте жилищ они чухнам     Или посадским мужикам, Которые в торги умеренно вступили И откупами нас еще не облупили, И вместо портупей имеют кушаки,     А кратче так: торговы мужики.          Пришла вонь Волку к носу; Волк это объявил в беседе без допросу,          Что запах худ. Услышав, Лев кричит: «Бездельник ты и плут, Худого запаха и не бывало тут;     И смеют ли в такие толки     Входить о Львовом доме Волки?» А чтобы бредить Волк напредки не дерзал,     Немножечко он Волка потазал     И для поправки наказал, А именно — на части растерзал.     Мартышка, видя страшны грозы,     Сказала: «Здесь нарциссы, розы                     Цветут». Лев ей ответствовал: «И ты такой же плут; Нарциссов, роз и не бывало тут.     Напредки не сплетай ты лести,         А за такие вести         И за приязнь Прими и ты достойну казнь».     Преставился Волчишка,     Преставилась Мартышка. «Скажи, Лисица, ты,— хозяин вопрошал,—     Какой бы запах нам дышал? Я знаю, что твое гораздо чувство нежно;     Понюхай ты прилежно».     Лисица на этот вопрос Сказала: «У меня залег севодни нос».

МЫШЬ И СЛОН

         Вели Слона, и отовсюду                 Сбегается народ.     Смеется Мышь: «Бегут, как будто к чуду; Чего смотреть, когда какой идет урод? Не думает ли кто, и я дивиться буду? А он и чванится, как будто барин он. Не кланяться ль тогда, когда тащится Слон?          Сама я спесь имею ту же И знаю то, что я ничем его не хуже».                 Она бы речь вела                            И боле; Да Кошка бросилась, не ведаю отколе,          И Мыши карачун дала.     Хоть Кошка ей ни слова не сказала, А то, что Мышь — не Слон, ей ясно доказала.

ОВЦА

Был дождь; Овечушка обмокла, как лягушка:        Дрожит у ней тельцó и душка,        И шуба вся на ней дрожит;                Сушиться надлежит;                Овца к огню бежит. Ах! лучше б ты, Овца, день целый продрожала И от воды к огню, безумка, не бежала. Спросила ль ты, куда дорога та лежала?        Какую прибыль ты нашла?               В поварню ты зашла. То подлинно, что ты немного осушилась;               Да шубы ты лишилась.        К чему, читатель, сей рассказ? Я целю вить не в бровь, я целю в самый глаз:        Зайди с челóбитьем когда в приказ.

ЖУКИ И ПЧЕЛЫ

                              Прибаску                               Сложу,                               И сказку                               Скажу.                       Невежи Жуки                       Вползли в науки И стали патоку Пчел делать обучать.                       Пчелам не век молчать,                       Что их дурачат;       Великий шум во улье начат. Спустился к ним с Парнаса Аполлон,                       И Жуков он                       Всех выгнал вон, Сказал: «Друзья мои, в навоз отсель подите; Они работают, а вы их труд ядите, Да вы же скаредством и патоку вредите!»

СОВА И РИФМАЧ

              Расхвасталась Сова, В ней вся от гордости и злобы кровь кипела,                     И вот ее слова: «Я перва изо птиц в сей роще песни пела, А ныне я за то пускаю тщетный стон; Попев, я выбита из этой рощи вон:     За сладко пение я бедство претерпела».     Ответствовал Сове какой-то Стихоткач,                   Несмысленный Рифмач: «Сестрица! я себе такую ж часть наследил, Что первый в городе на рифмах я забредил».

КОЛОВРАТНОСТЬ

           Собака кошку съела,            Собаку съел медведь, Медведя, зевом, лев принудил умереть, Сразити льва рука охотничья умела,        Охотника ужалила змея,            Змею загрызла кошка.                     Сия            Вкруг около дорожка.                  А мысль моя, И видно нам неоднократно, Что все на свете коловратно.

БЕЗНОГИЙ СОЛДАТ

Солдат, которому в войне отшибли ноги, Был отдан в монастырь, чтоб там кормить его,              А служки были строги              Для бедного сего. Не мог там пищею несчастливый ласкаться              И жизни был не рад, Оставил монастырь безногий сей солдат. Ног нет; пополз, и стал он пó миру таскаться. Я дело самое преважное имел, Желая, чтоб никто тогда не зашумел; Весь мозг, колико я его имею в теле,              Был в этом деле,         И голова была пуста.         Солдат, ползя с пустым лукошком,              Ворчал перед окошком: «Дай милостинку кто мне, для ради Христа,              Подайте, ради бога: Я целый день не ел, и наступает ночь». Я злился и кричал: «Ползи, негодный, прочь,              Куда лежит тебе дорога; Давно тебе пора, безногий, умирать, Ползи, и не мешай мне в шахматы играть». Ворчал солдат еще, но уж не предо мною, Перед купеческой ворчал солдат женою.              Я выглянул в окно,              Мне стало то смешно,              За что я спéрва злился, И на безногого я, смóтря, веселился. Идти ко всенощной была тогда пора. Купецкая жена была уже стара         И очень богомольна;         Была вдова и деньгами довольна: Она с покойником в подрядах клад нашла;              Молиться пеша шла; Но не от бедности; да что, колико можно,              Жила она набóжно: Все дни ей пятница была и середа, И мяса в десять лет не ела никогда, Дни с три уже она не напивалась водки,              А сверх того, всегда              Перебирала четки.         Солдат и ей о пище докучал,              И то ж ворчал. Защекотило ей его ворчанье в ухе, И жалок был солдат набóжный сей старухе, Прося, чтоб бедному полушку подала, Заплакала вдова и в церковь побрела. Работник целый день копал из ряды              На огороде гряды, И, встретившись несчастному сему, Что выработал он, все отдал то ему. С ползущим воином работник сей свидетель, В каком презрении прямая добродетель.

ПОДЬЯЧЕСКАЯ ДОЧЬ