Русская басня

             Был Осел, и всякий день От хозяев был он бит; часто погоняли              Под беременем; за лень Всякий час они ему палкою пеняли.              Умер сей несчастный зверь; Окончал он бедну жизнь и труды несносны;              Успокоился теперь. Но хозяева ему и по смерти злостны;              И, не помня прежних ран, Как бивали по спине, в голову и в рожу,              Продали на барабан Доброго работника за работу кожу.              Пересекся век вотще, Чтоб избавиться Ослу палок и убоя;              И по смерти бьют еще Часто палками его посреди покоя.              Отлучася суеты, Если б чувствовал ты боль, в злой бы ввек был доле              Преблагополучен ты, Что не чувствуешь, Осел, ты побоев боле.              Всех минется тварей век: Что родится, то живот смертью заключает;              Будь доволен, человек, Что твои, конечно, смерть суеты скончает.

ОБЕЗЬЯНА-СТИХОТВОРЕЦ

Пришла Кастальских вод напиться Обезьяна, Которые она Кастильскими звала, И мыслила, сих вод напившися допьяна, Что вместо Греции в Испании была.       И стала петь, Гомера подражая, Величество своей души изображая.                             Но как ей петь! Высоки мысли ей удобно ли иметь? К делам, которые она тогда гласила,                      Мала сей твари сила. Нет мыслей — за слова приняться надлежит.                      Вселенная дрожит, Во громы громы бьют, стремятся тучи в тучи, Гиганты холмиков на небо мечут кучи,              Горам дает она толчки.                     Зевес надел очки              И ноздри раздувает,              Зря пухлого певца, И хочет истребить нещадно, до конца,                      Пустых речей творца, Который дерзостно героев воспевает. Однако рассмотрев, что то не человек,             Но Обезьяна горделива, Смеяся говорил: «Не мнил во весь я век Сему подобного сыскать на свете дива».

ОСЛИЦА И КОБЫЛА

Себя льзя логикой и физикой ласкать, И математикой, чтоб истину сыскать;                     А инако не можно, И заключение, конечно, будет ложно. Четвертый способ был доныне прежде кнут, Кто добрый человек, узнать, или кто плут.                             Лишь только трудно,                             Когда не врать, О вкусе во вещах нам ясно разобрать.                             А это чудно:              Ведь истина и тамо есть, Хотя и нелегко там истину обресть.                                  Кобыла                             Осла любила.                      Какой к ослищу жар!              Ослище сух, и дряхл, и стар,              Изморщен, жиловат и мерзок,              Кричать ослиным зыком дерзок,                      И недостоин был                      Не только он кобыл,              Но ни болотныя лягушки,                      Не стоя ни полушки.                      Спросили у нея, Такого скареда с чего любить ей сродно И что в нем ей угодно? Она ответствует на то: «В нем я Всё вижу, что прельстить удобно нежны души:                            Большие уши                      И с фальбалою лоб,                            Кабаньи зубы                            И сини губы, А паче, что Кащей мой пахнет будто клоп». Читатель! чем гадка скотина, коя чахнет, И роза чем клопа гораздо лучше пахнет?

АРАП

                                   Чье сердце злобно,        Того ничем исправить не удобно; Нравоучением его не претворю: Злодей, сатиру чтя, злодействие сугубит. Дурная бабища ведь зеркала не любит. Козицкий! Правду ли я это говорю? Нельзя во злой душе злодействия убавить. И так же критика несмысленным писцам          Толико нравится, как волк овцам; Неможно автора безумного исправить; Безумные чтецы им сверх того покров,        А авторство — неисходимый ров: Так лучше б авторов несмысленных оставить. Злодеи тщатся пусть на свете сем шалить, А авторы себя мечтою веселить. Был некто в бане мыть искусен и проворен; Арапа сутки мыл — арап остался черен; В другой день банщик тот арапа поволок                                  На полок:                            Арапа жарит,        А по-крестьянски-то — арапа парит И черноту с него старается стереть.                            Арап мой преет,                            Арап потеет,        И кожа на арапе тлеет,— Арапу черным жить и черным умереть!

НЕПРЕОДОЛЕВАЕМАЯ ПРИРОДА

                     Не сыщешь рыбы в луже, Колико во трудах прилежен ты ни будь И целый год хотя ты в луже рыбу удь; Не сыщешь никогда ты розы в зимней стуже,       Ни мягкости во черством калаче,       Ни жалости во пьяном палаче,       Ни разума в безмозглом рифмаче.       Ворону говорить учил учитель: Ворону сек и был вороний он мучитель, И над наукою Ворону он морит —       Ворона ничего не говорит. Не сделаешь вовек красавца из урода, Никто того не даст, чего не даст природа.

РУЖЬЕ

Среди дни бела Волк к овечушкам бежит. Имел пастух ружье; вздремал, ружье лежит; Так Волк, озревшися, не очень и дрожит.                     Ружье его стращает              И застрелити обещает. А Волк ответствует: «Гроза твоя мелка, Ружье не действует, с ним нет когда стрелка. Худая без него тобой овцам отрада»,— И, к лесу потащив овечушку из стада,        Сказал наш Волк: «Лес этот очень густ. Так ежели меня, друзья, сыскать вам надо, Так это буду я, стреляйте в этот куст». Сокрылся Волк; овца за труд ему награда. А следующу речь я знаю наизуст: Коль истины святой начальники не внемлют И, беззаконников не наказуя, дремлют,                            На что закон? Иль только для того, чтоб был написан он?

ИСТИНА

                            Хотя весь свет                                   Изрыщешь,               Прямыя истины не сыщешь.                      Ее на свете нет:                             Семь тысяч лет                                   Живет                             Она высоко, В таких местах, куда не долетает око,               Как быстро взор ни понеси, А именно, живет она на небеси. Так я тебе скажу об этом поученье. О чем ты сетуешь напрасно, человек,                      Что твой недолог век И скоро наших тел со духом разлученье?               Коль свет наполнен суеты,                      Так ясно видишь ты,               Что всё на свете сем — мечты, А наша жизнь — не жизнь, но горесть и мученье.

НАДЕЖДА

Надежда нашими сердцами обладает И часто суетным весельем услаждает. Надеюся иметь я тысячу рублей; Однако столько же они в мошне моей, Как те, которые в мошне моей лежали                            И убежали. Что было у меня и от меня ушло,              То стало не мое уж боле, А что меня еще поныне не нашло, Подобно не в моей же воле.                     К чему ж мечтанье плесть?                                  Что было,                                  То сплылó, Что может быть, так то моим еще слыло:               Мое лишь только то, что есть.

ПУЧОК ЛУЧИНЫ

             Нельзя дивиться, что была              Под игом Росская держава              И долго паки не цвела,              Когда ее упала слава.                    Ведь не было тогда        Сего великого в Европе царства,                             И завсегда                             Была вражда У множества князей едина государства.              Я это в притче подтвержу,              Которую теперь скажу, Что Россов та была падения причина.       Была пучком завязана лучина,—              Колико руки ни томить,              Нельзя пучка переломить; Как Россы, так она рассыпалась подобно, И стало изломать лучину всю удобно.

ЗМЕЯ СОГРЕТАЯ

Змею мужик нашел: она гораздо дрябла,                                   Озябла. Прикладывает он усердие свое                     И отогрел ее. Он думал, это так и сделать надлежало,—              Она в него вонзила жало, И говорит она ему слова сии:                     «Не согревай змеи».

ВОЛОСОК

В любови некогда не знаю кто горит, И никакого он взаимства в ней не зрит.              Он суетно во страсти тает,        Но Дух к нему какой-то прилетает И хочет участи его переменить, А именно, к нему любезную склонить,              И сердцем, а не только взором,              Да только лишь со договором,              Чтоб он им вечно обладал. Детина на это рукописанье дал.                    Установилась дружба И с обоих сторон определенна служба:        Детину Дух контрактом обуздал Нерасходимо жить в одной и дружно шайке; Но чтоб он перед ним любовны песни пел              И музыкальный труд терпел, А Дух бы, быв при нем, играл на балалайке.                             Сей Дух любил                                   Забаву                      И любочестен был, Являть хотел ему свою вседневно славу: Давались бы всяк день исполнити дела,              Где б хитрость видима была. Коль дела тот не даст, а сей не исполняет, Преступника контракт без справок обвиняет.        Доставил Дух любовницу ему, Отверз ему пути Дух хитрый ко всему. Женился молодец; богатства в доме тучи                             И денег кучи. Однако он не мог труда сего терпеть,        Чтоб каждый день пред Духом песни петь;                             А Дух хлопочет И без комиссии вон выити не хочет. Богатством полон дом, покой во стороне.              Сказал детина то жене: «Нельзя мне дней моих между блаженных числить; От песен не могу ни есть, ни пить, ни мыслить, И сон уже бежит, голубушка, от глаз: Что я ни прикажу, исполнит Дух тотчас». Жена ответствует: «Освободишься мною, Освободишься ты, душа моя, женою, И скажешь ты тогда, что я тебя спасла». Какой-то волосок супругу принесла,       Сказала: «Я взяла сей волос тамо; Скажи, чтоб вытянул Дух этот волос прямо. Скажи ты Духу: «Сей ты волос приими;      Он корчится, так ты его спрями!»              И оставайся с сим ответом,              Что я не ведаю об этом». Но снят ли волос тот с арапской головы? Не знаю. Знаете ль, читатели, то вы?       Отколь она взяла, я это промолчу; Тому причина та: сказати не хочу.                    Дознайся сам, читатель! Я скромности всегда был крайний почитатель. Пошел работать Дух и думает: «Не крут                            Такой мне труд». Вытягивал его, мня, прям он быти станет,                    Однако тщетно тянет. Почувствовал он то, что этот труд высок; Другою он себя работою натужил,                    Мыл мылом и утюжил, Но не спрямляется нимало волосок.                    Взял тяжкий молоток,                                Молотит,                                Колотит       И хочет из него он выжать сок.                    Однако волосок              Остался так, как был он прежде.              Дух дал поклон своей надежде, Разорвался контракт его от волоска. Подобно так и я стихи чужие правил, Потел, потел и их, помучився, оставил.

ЕДИНОВЛАСТИЕ

            Единовластие прехвально,             А многовластие нахально.                     Я это предложу       Во басенке, которую скажу. При множестве хвостов, таская их повсюду,                     Стоглавый был дракон — Согласья не было законов ниоткуду:       Глава главе тьму делает препон; Хвосты... лежат они ни в избу и ни вон, Лежат они, куда занес дракона сон. При множестве хвостов, подобно как и он,             Единоглавый был дракон —                     Согласен был закон.             Я крепко в том стояти буду,                                    Что счастья....... И праведного там не может быть указа                            Между людей, Где равных множество владеющих судей; Где много мамушек, так там дитя без глаза. Не о невольниках я это говорю, Но лишь о подданных во вольности царю.

НЕДОСТАТОК ВРЕМЕНИ

                     Жив праздности в уделе,                      И в день ни во един                      Не упражнялся в деле Какой-то молодой и глупый господин. Гораздо, кажется, там качества упруги, Где нет отечеству ни малыя услуги.              На что родится человек, Когда проводит он во тунеядстве век? Он член ли общества? Моя на это справка,              Внесенная во протокол:              Не член он тела — бородавка, Не древо в роще он, но иссушенный кол:                      Не человек, но вол,                      Которого не жарят, И бог то ведает, за что его боярят.                      Мне мнится, без причин                      К таким прилог и чин.                      Могу ль я чтить урода,                      Которого природа                      Произвела ослом? Не знаю, для чего щадит таких и гром, Такой и мыслию до дел не достигает,              Единой праздности он друг; Но ту свою вину на время возлагает; Он только говорит: «Сегодня недосуг». А что ему дела во тунеядстве — бремя,              На время он вину кладет, Болтая: времени ему ко делу нет. Пришло к нему часу в десятом Время.                                  Он спит,                                  Храпит;              Приему Время не находит                              И прочь отходит. В одиннадцать часов пьет чай, табак курит              И ничего не говорит. Так Времени его способный час неведом. В двенадцать он часов пирует за обедом;                              Потом он спит,                              Опять храпит; А под вечер болван он, сидя, убирает,       Не мысли, волосы приводит в лад,   И в сонмищи публичны едет гад,              И после в карты проиграет.                      Несчастлив этот град, Где всякий день почти и клоб и маскерад.

М.М. Херасков 

СОРОКА В ЧУЖИХ ПЕРЬЯХ

Сорока в перья птиц прекрасных убралась, Как будто вновь она в то время родилась. Но можно ли одной убором любоваться? Сестрицам надобно в наряде показаться,           Отменной выступью пошла                   И стадо птиц нашла;           Взгордяся перьями чужими,                   Ворочалась пред ними, То подымает нос, то выставляет грудь, Чтоб лучше тем птиц прочих обмануть. Но величалась тем Сорока очень мало: Природной простоты убранство то не скрало, Могли тотчас обман все птицы угадать.                   За то, чтоб наказать, По перышку из ней все начали щипать.                   Вся тайна оказалась, Сорока бедная сорокою осталась.

ВОРОНА И ЛИСИЦА

Ворона негде сыр украла           И с ним везде летала; Искала места, где б пристойнее ей сесть,           Чтобы добычу съесть.           Но на дерьвó лишь села                И есть хотела,           Лисица мимо шла;           Увидя то, к Вороне подошла,       А сыру всей душой отведать захотела.       Что ж делать ей теперь?           Лисица — зверь, Коль можно было бы, то б на дерьво взлетела, «Что делать,— думает,— хоть не могу летать,           Сыр надобно достать». Вороне поклонясь, вскричала так Лисица:               «Куда какая птица!           Хотя пройди весь свет,           Тебе подобной нет, Я б целый день с тобой, голубка, просидела,           Когда бы ты запела, Изволь-ка песенку какую ты начать,                А я пойду плясать».           Ворона впрямь, взгордясь, свой голод позабыла И, песню затянув, сыр наземь упустила. Лисица, сыр схватя, не думала плясать,               Но стала хохотать, Потом сказала ей: «Вперед ты будь умняе И знай, что твоего нет голосу гнусняе».

БАБОЧКА И ПЧЕЛА

Покрыта Бабочка узорными крылами В беседу некогда вступила со пчелами И тако говорит: «Дивлюся, пчелы, вам,           Что вы, летая по цветам, Подобно как и мы, с листочков, рóсу пьете И соки сладкие из оных достаете;                 С цветочка на цветок                 Всечасно я летаю,                 Но век не обретаю,                 Где спрятан сладкий сок. Не меньше вашего проворства я имею, Но меда сладкого достати не умею». «Напрасно ты хвалить проворство начала,—          Одна сказала ей Пчела,— Полезного искать, так нужды нет в убранстве, В проворстве ничего, а нужда в постоянстве,          С листочка на листок          Ты век перелетаешь;          Как легкий ветерок, Коснешься до цветка и тотчас покидаешь; А мы сбираем с них полезные плоды          За многие труды. Лишь только оросит всходящая Аврора          Слезами те сады,      В которых обитает Флора, Рассыпанны в полях увидим красоты; Дают нам сладкий мед и ветви и цветы. С цветочка на цветок когда бы мы скакали, Как ныне скачешь ты, то меда б не сыскали». Ко двум читателям я басенку причел, В единых — бабочек, в других я вижу пчел. Одни у книг своих листы перебирают И, будто бабочки, их смысл и сок теряют; Другие, в чтение проникнувши умом, Обогащаются наукой и плодом.

ИСТОЧНИК И РУЧЕЙ

Источник некогда с вершины гор стремился, Шумящим в быстрине течением гордился, И в пышности своей Ручей он презирал, Который светлый ток в долины простирал. На все его слова сказал он с тишиною: «Источник! можешь ли за то гнушаться мною,          Что я в теченье тих,          А ты опасен, вреден, лих? Твоим достоинством я сердца не прельщаю, Хотя передо мной имеешь громкий глас. Ты землю пустошишь, а я обогащаю, Так кто ж полезнее для общества из нас?»

ФОНТАННА И РЕЧКА

В средине цветника Фонтанна кверху била И громко о своих достоинствах трубила,           А близ ее текла Река по камешкам: прозрачнее стекла. Фонтанна гордая, шумя под облаками,           Сказала так Реке: «Куда придвинулась ты, лужица, боками? Не лучше ли б ползла, бедняжка, вдалеке И поле дикое в своем теченье мыла; Пожалуй-ка построй себе подале дом. Ты видишь, какова моя велика сила: Я там, всходя, реву, где молния и гром.           А ты в моем соседстве О подлости своей не мыслишь, ни о бедстве». Такою гордостью Река огорчена Фонтанне говорит: «Я ввек не уповала, Чтобы, в железные трубы заключена, Бедняжкой ты меня и подлой называла. Причиной храбрости твоей и высоты, Что вся, по самые уста, в неволе ты, А я, последуя в течении природе, Не знаю пышности, но я теку в свободе». На подлинник я сей пример оборочу; Представя тихие с шумящими водами, Сравнять хочу граждан с большими господами И ясно докажу... однако не хочу.

ДЕВИЦА И РОЗА

Прекрасной Розе так Ифиза говорила: «О ты, которую природа сотворила          Царицею цветов, Румяностью тебя Аврора озарила, Зефир любуется красой твоих листов; Позволь, чтоб я тебе сомнение открыла:          На что толики красоты,          Когда всех жалишь ты? Кто прелестям твоим дерзнет коснуться? Всяк может красотой притворной обмануться. Будь столько ты склонна, колико ты мила, И сколь румяна, будь толико мало зла».          Смущенная таким советом,          Сказала Роза сим ответом: «Ифиза, мне моя упорность дорога, Колико я колка, толико будь строга; Без осторожности была бы я несчастна, Без строгия души краса есть вещь опасна».

МАГНИТ И ЖЕЛЕЗО