Все лгут

22
18
20
22
24
26
28
30

– Что?

– В таком случае можешь катиться ко всем чертям! Никто не смеет так со мной обращаться, понял, ты?

Мой гнев, очевидно, его удивил. Руки Тома безвольно повисли, выражение лица смягчилось. Взгляд снова стал умоляющим.

Том протянул ко мне руку, она дрожала.

– Послушай, – зачастил он. – Послушай, Ясмин, прошу тебя. Прости.

* * *

Да, он просил и умолял.

Так бывало всякий раз, когда Том слетал с катушек и у него сносило крышу. Он не хотел меня бить, не хотел обвинять, но должна же я была поставить себя на его место? Я не выказывала ему должного почтения. Я ведь очень много общалась с Казимиром, когда мы катались на катере с ним и с Софией, а мое бикини было чересчур откровенным и едва прикрывало соски. Да еще и над шутками Казимира я смеялась гораздо чаще, чем над шутками Тома.

Последнее было правдой. У Тома было много талантов, но комиком он не был.

Я прекрасно сознавала, что в Томе говорит его собственная неуверенность, однако, несмотря на это, занимала оборонительную позицию. Даже пытаясь дать ему отпор, я все равно оправдывалась, словно и в самом деле сделала что-то предосудительное.

Потом, однако, меня захлестывал гнев. Так происходило всегда.

– Ты больной! – кричала я. – Прекрати обвинять меня во всем этом дерьме или можешь на самом деле обо мне забыть!

Чаще всего это заканчивалось слезами Тома – он шумно рыдал, и зрелище это было довольно отталкивающее.

– Я знаю, ты бросишь меня, – всхлипывал он. – Ты не из тех, кто хранит верность, я знаю. Вижу это по тебе. А у Казимира есть все – деньги, дом за границей.

Когда сеанс жалости к себе завершался, Том снова становился самим собой.

Во всяком случае, по большей части.

В течение нескольких дней после подобной эмоциональной разрядки он бывал особенно нежен. Приносил небольшие подарочки – цветы, шоколад, шампанское. Серебряное ожерелье с подвеской в виде сердца.

– Я тебя люблю, – повторял он. – Я хочу с тобой жить.

* * *

Однажды, когда папа с Марией сидели в кухне и пили чай, я вернулась домой с букетом роз.

– Она дарить тебе цветы, эта Том? – наморщив лоб, спросил папа, явно потрясенный.

Я достала вазу, налила в нее воды и засунула туда букет, нимало не озаботившись тем, чтобы снять с него пластиковую обертку.