Я знала, что она лжет, мерзкая святоша.
Мария была последней, с кем я могла бы этим поделиться.
Она устроила обыск в моей комнате, рылась в моем белье, а найдя немного травки, тут же вызвала полицию. Она боготворила Тома и предостерегала его, называя меня
Чем
42
Несколько дней спустя я проснулась оттого, что у меня сосало под ложечкой. Меня тошнило. Я решила, что это хотят вырваться на свободу остатки рыбной запеканки, которые я забрала домой из ресторана, – гигиена в этом заведении оставляла желать лучшего. Я еще немного полежала в кровати, сделала пару глотков воды из стакана, который всегда держала на тумбочке, а потом встала.
Спустившись в кухню, я встала у стола как вкопанная. Вид французской булки и подтаявшего масла вызвал у меня новый приступ дурноты.
– Ты что, не будешь есть? – спросил папа.
Я покачала головой.
Мария оторвалась от газеты, большим и указательным пальцами теребя лохматую прядь волос.
– Ты сильно исхудала в последнее время, – заявила она. – Неплохо было бы немного поесть.
Со второго этажа донесся стук, похоже было на то, что что-то упало на пол в комнате Винсента.
Мария со вздохом отложила газету, встала и отправилась в прихожую.
– Это правда, – сказал папа, когда она исчезла из виду. – Ешь, ты худа как спичка.
– Я же сказала – не хочу.
Он нахмурился и бросил на меня долгий взгляд, но ничего не ответил.
Они, конечно, были правы. Вся эта чертова история с Томом не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Проблема пустила корни во мне, в моей голове, где не осталось места для простых вещей – школы, еды, баскетбола. Логично, что и на моей внешности это тоже отразилось – я
Моя жизнь словно превратилась в место чудовищной автокатастрофы, и люди, конечно, не могли перестать пялиться на нее, потому что так они делают всегда, когда видят чужое несчастье. Они глазеют и ужасаются, но все равно не могут перестать.
Мои приятели тоже так делали – глазели. И на работе многие спрашивали, что со мной.
– Все прекрасно, спасибо, – отвечала я с улыбкой. Что еще я могла сказать?