Все лгут

И я хотела рассказать, даже попыталась, но не смогла, потому что слова застревали в груди, стыд сковывал мне горло, не давая им вырваться наружу.

– Так он не поднимает на тебя руку? – продолжал папа.

– Нет конечно! – воскликнула я, закатив глаза.

Наши ссоры всегда заканчивались одинаково: папа чувствовал, что проигрывает, и что-нибудь швырял – стакан, тарелку, что угодно – через всю кухню прямо в стену.

Бах!

– Почему ты все разрушать, Ясмин? – кричал папа. – Почему?

* * *

Однажды ночью меня разбудил какой-то звук.

Дзынь-дзынь-дзынь.

Похоже было на то, что кто-то стоял на улице и кидался в мое окно маленькими камешками. Так оно и оказалось. Когда в темноте я выглянула наружу, в траве под окном стоял Том, натянув на голову капюшон толстовки и засунув свободную руку в карман джинсов.

Не знаю, о чем я думала. Должно быть, испугалась, что Том перебудит весь дом и папа снова выйдет из себя. Так или иначе, я украдкой спустилась в прихожую, обула кроссовки, накинула на плечи кофту и вышла к нему. Едва я подошла к Тому, как осознала, что это было ошибкой – лицо его было бледным и сосредоточенным, кулаки сжаты.

– Нужно поговорить, – бросил он.

– Ладно, – согласилась я, плотнее запахнув кофту.

На мне была лишь тонкая ночная сорочка, а на улице было холодно – начались заморозки. Лед начинал потихоньку сковывать бухту – над черной водой теперь блестела тонкая корочка. Трава хрустела у меня под ногами, дыхание превращалось в облачка пара, словно предупреждая о надвигающейся угрозе пожара.

Я знала, кто был этой угрозой.

Он поднял взгляд на дом и медленно покачал головой.

– Не здесь, – сказал он и, развернувшись, зашагал в лес, в сторону усадьбы.

Я стояла на месте, словно никак не могла решиться. Он пришел бы в ярость, не последуй я за ним. В то же время по сгорбленной спине Тома, по взгляду, направленному под ноги, по его сжатым кулакам я уже видела, что беды не миновать.

В конце концов он решил все за меня: обернулся, вернулся назад, схватил меня за волосы и потащил в темноту.

– Отпусти! – прошипела я. Страх разбудить папу и Марию все еще был сильнее страха перед Томом.

Но он не отпустил, напротив, Том тащил меня все глубже в тень больших деревьев, к живой изгороди.