Все лгут

«Корни – это твое детство, – сказал однажды он. – Без могучих корней у тебя не будет сил, чтобы расти и развиваться. Ствол – это твои поступки, решения, которые ты принимаешь, выбор, который делаешь, и жизнь, которую создаешь. Он может быть мощным и неохватным, а может быть тощим и шатким – это в твоих руках. Но на хилом стволе не вырастет сильная ветвь. А ветви – это наши мечты. Они тянутся к небу, потому что иначе не могут». Потом он расхохотался, сплюнул на землю, потер шершавые руки и пробормотал, что для одного раза будет достаточно садовой философии.

Я думаю, корни у меня были крепкие – они глубоко проникли в историю моего рода, обеспечив меня ресурсами для того, чтобы я выросла сильной. Я знаю, что сделала в жизни правильный выбор, что я – хороший человек, по крайней мере изо всех сил стараюсь им быть. И мечты у меня тоже были. Я посмела поверить, что могу быть счастливой и даже что этого заслуживаю.

И что теперь?

Теперь от моего дерева остались лишь аккуратно напиленные дрова, со свежих срезов которых капал древесный сок. Все надежды угасли, все мечты разбились. Я понимала, что катастрофа уже произошла и последствия ее необратимы. Что вообще оставалось у меня в жизни?

В ней, вне всяких сомнений, оставался Винсент.

Благословенное дитя.

Что бы я без него делала?

11

Без света не бывает тьмы, а моим светом, вне всяких сомнений, был Винсент.

После того как Самира задержали, не проходило и ночи без того, чтобы он не залез ко мне в постель. Винсент был подавлен и потрясен тем, что произошло. Я успокаивала его, и мы засыпали, тесно прижавшись друг к дружке.

Иногда мы говорили о Самире.

– Они в самом деле считают, что папа Самир убил Ясмин? – с расширенными от страха глазами спросил однажды он.

– Да. Только он этого не делал.

– А в полиции что, расисты?

– Я так не думаю.

Он ненадолго задумался и отбросил со лба прядь влажных от пота волос.

– Значит, папа Самир скоро вернется домой?

– Да, я в этом уверена, – солгала я и тут же устыдилась. – Он ведь не сделал ничего дурного.

Да, так я и говорила, а что еще мне было сказать? Как могла я объяснить то, чего не понимала сама, сыну, чье интеллектуальное развитие остановилось на уровне шестилетнего ребенка?

Еще одно воспоминание: в то утро, когда должно было состояться заседание суда, на котором принималось решение об аресте Самира, Винсент приготовил мне завтрак. Тост с печеночным паштетом и маринованным огурцом. Я так им гордилась! Не столько потому, что он смог самостоятельно вскипятить чайник, составить все на поднос и притащить ко мне, наверх, а, скорее, потому, что он умел так искренне сопереживать. Какой еще десятилетний мальчик вообще бы до этого додумался?