Уже третий час ночи, писать прерываю. Иду за водичкой. А вдруг какая селедочка осталась?
А нифига, так что продолжаю стучать по клавишам ноутбука.
Клара права, с писательством мне как-то не по дороге, еще она говорит, будто бы я человек действия, достаточно будет дать мне работу, и я буду пахать до последнего; если бы вырезал вертепы, то очень скоро бы перестало хватать и древесины, и места в церквах. В детстве еще пробовал что-то читать, но мать выпихала меня на двор, на речку в Утиных Логах, или же погружала в "малюха"[18] и везла в Мальборк, на дюны возле Лебского озера, к ветряной мельнице в Коцеве.
Летом мы пускали воздушных змеев и играли в бадминтон, причем, мать невозможно было переиграть, словно бы она родилась с ракеткой в руке.
Осенью и зимой мы резались в карты за кухонным столом, в ремик, в тысячу, впоследствии - в покер и в кости. Помню длинные таблицы с результатами, записанными меленькими буквочками: большой стрит, фул, каре, покер.
Самым длинным из того, что я до сих пор написал, было прошение о том, чтобы разложить выплату налогов в рассрочку. Но когда вышел от мамы, пообещал сам себе, что сяду и запишу, что она мне рассказывала, в парочке простых слов. И правда, все пошло у меня замечательно.
Хотя нет, помню, было еще кое-что.
Я пишу, и спокойствие стекает на меня, как срочный перевод на пустой счет. Как только перестаю, сердце стучит молотом, в башке чего-то крутится, кишки леденеют. Отец то, отец это, и ужасно влюбленная мама.
Она немного стукнута в отношении меня, страшно подумать, а что творилось, когда она была молодой, а тут в ее жизнь въехал мой громадный папаша в мундире.
Хотелось бы увидеть ее, двадцатилетнюю, как она сидит в пивной над рюмкой, как танцует и поет, но вот с отцом, о чудо, у меня нет никаких проблем. А ведь, по сути, долгое время я вообще не знал, что это такое. Папа, папочка, па, старик – если я и произносил эти слова, то уже как взрослый и имея в виду себя по отношению к Олафу.
Первое, что я помню из детства: мы с мамой стоим на берегу Балтики, она плачет, а я не знаю – почему.
Дальнейшие воспоминания, это уже Витомино, улица Польского Красного Креста: две наших комнаты, вид из окна на Хельскую Косу, колокола костёла, бьющие по воскресеньям на рассвете, и мусорная свалка с сокровищами.
Мама лепила мне вареники, пухлые улыбки из тонкого теста, заполненные горячим мясом, устраивала театр теней, а когда я был уже чуточку постарше, брала с собой в кино на фильмы про Рембо и Гарри Калахане[19].
Проблема выплыла на свет божий, когда я прочитал рассказы про Муми-троллей.
Папа Муми-тролля сидел на веранде, глушил грог, разрешал детворе путешествовать к вулканам, а под самый конец сошел с ума и повел семейство в собственную печаль, на какой-то каменный остров, к неработающему морскому маяку. Так чем же является папа? Предлагает свет, а потом его забирает? Я не мог этого понять, пока, наконец, не вырос перед мамой, занятой отбиванием биточков, и спросил:
- А вот если бы у меня был папа, он бы обижал меня?
Мне казалось, что она сейчас тем молотком прибьет, честное слово.
Но вместо того, она присела и извинилась. Сказала, что скрывала передо мной кое-какие вещи по причине глупости и озабоченности, что частенько ходит в паре. Потом объяснила, что некоторые отцы исчезают, другие, опять же – нет. Мой, как раз, пропал еще до того, как я родился. Я хотел знать, кем он был, как выглядел и, возможно, поплыл ли к черным скалам, на встречу со слепым маяком. Мама тряхнула мною и процедила холодно, как тогда, когда я умолял ее завести собаку:
- Не интересуйся отцом.
ebooksa