Она спрашивает, с чего это я так засел: с селедкой и за компьютером. Я отвечаю правду,Ю потому что жену никогда не обманываю: мать начала рассказывать мне об отце, так что я пытавюсь всю эту историю записать, прежде чем та выветрится из головы. Говорю про письменный стол из Икеи и о длинном монологе, потом вспоминаю, кем был мой старик, как они встретились, и так далее; я бы и дальше болтал, только чувствую, что Кларе не нравится вся эта идея, поэтому поднимаюсь из-за компа, глажу ее по лицу, целую умный лоб и говорю, что, по какой-то причине, для меня это важно. Мать рассказывает хаотично, по-другому она и не умеет, всегда была такой, я же пытаюсь сложить всю эту историю, абсолютно всю. Заскочу к ней еще пару раз, она расскажет мне все до конца, и писанина прекратится.
- Оставь прошлое в покое, - советует Клара. – Копаться в прошлом, это то же самое, что ковыряться в носу. Возможно, что и приятно. Но наверняка отвратительно.
Она напоминает, что завтра встает к Олафу, так что на кухне у меня имеется двенадцать часов. После этого заваривает кружку чая, которую ставит на подогреватель, потому что знает, как по утрам меня сушит после селедки, выбрасывает содержимое пепельницы и просит, чтобы я не дымил, как ебанутый.
- Я в душ и ложусь. Иди побыстрее в кровать, - слышу я.
Я знаю, что вся эта моя писанина ей не нравится, она видит в ней нечто такое, что является исключительно моим, и что могло бы нас разделить. Тут она не права, потому что нас ничто не разделит, сейчас одиннадцать вечера, посижу до полуночи, полтора часика – максимум, а утром встану отдохнувшим. Зря Клара беспокоится.
Ведь эта писанина меня не убьет.
Когда принесли цитрусовые, мать резалась со своими родителями в ремик.
Дедушка с бабушкой работали в две смены. Бабушка в рабочем общежитии, дедушка – на нашей верфи. Помимо того, он еще заходил в бар "Под рыльцем", где народ играл в бильярд, а пивные кружки охлаждались в ведрах с водой. Там он рубал фляки[8], вливал в себя рюмочку и возвращался, поскольку очень любил дом. Иногда ходил на боксерские бои команды "Флот Гдыня", болел за Куйду, Бауэрка, других старинных чемпионов. И все бухтел о том, что как нам повезло, что Алексы Анткевич[9], победитель в Хельсинки, жил у нас на Пагеде.
"Нет ничего лучше, как родной дом", повторял он и проверял в "Дзеннике Балтийском", а не выиграл ли в "Янтарь"[10] хаты получше. "Янтарь" в чем-то походил на спортлото: если я правильно понимаю, нужно было зачеркивать числа на специальном бланке.
Дедушка формировал сложные числовые последовательности, бланки вкладывал в конверт и посылал маму в отделение. Когда она возвращалась, он расспрашивал: приняли ли конверт и деньги, и вообще, все ли пошло хорошо, ведь счастью необходимо помочь.
Бабушка согласно кивала и возвращалась к полотеру. Мама обычно собиралась ей помочь, но та и не собиралась согласиться.
- Ты должна учиться, - говорила бабушка. – Выучишься первой из Крефтов.
И так оно, более или менее, и шло: мама сидела за одеялом, сунув нос в книжки; бабуля скакала от щетки к кастрюлям, а дед подкручивал часы, анализировал матчи в ежемесячнике "Шахматы" и размышлял о вечном, когда же работа бабушки доходила до конца, он отрывал от стула свой княжеский зад и объявлял, что поможет ей в тяжкой домашней работе. Та отказывалась. Потом они, без капельки злости, ссорились по этому поводу. И дни так себе и шли.
Дедушка хотел помогать, потому что желал как можно скорее сесть за партию в ремик.
Ремик был как поверка в армии, вонь в кальсонах и повар с неврозом – его просто нельзя было избежать. Дед с епископской серьезностью чертил таблички и созывал семейство за стол, а карты у него в ладонях уже ходили ходуном.
По мнению мамы, ремик походил на жизнь: он издевается над справедливостью и вознаграждает победителей. Сама она эту игру любила, наверное ,потому, что за ней они много болтали. И еще сказала, что ей не хватает этих разговоров, а я ей даже верю.
Как раз этим вечером дедушка жаловался на то, что на работе его заставили носить каску. Всю жизнь он работал в шапке, а теперь вот это. Каска давила на голову, невозможно было сосредоточиться. Да из-за этих глупостей забастовка получится, именно так он и говорил. И еще рассказал, что на работу недавно приняли албанца. Вроде как на войне сражался, сам маленький и смешной, каска у него с головы валится, он с ней справиться не может, чтобы там не говорили.
Бабушка, которая любила слушать радио, принесла известия из еще более дальних миров. Какой-то профессор рассказывал, что через половину десятилетия мы колонизируем Марс, а у людей будут отрастать ампутированные руки и ноги, подгоняемые химическим прогрессом медицины. Кто знает, может и к деду вернутся пальцы, которые забрала у него пила в Рыпине?
Так они болтали, когда в дверь кто-то постучал.
ebooksa