– Ты не меняешься, Алатар. Ты не заставил меня ждать только раз, в день, когда ты появился на свет, – покачал он головой с доброй усмешкой.
Ананд склонился перед королём, извинился, как-то неуверенно забрался в золотую колесницу и сел по правую лапу от Его Величества. Не запряжённая колесница катилась сама – она выехала на площадь, утыканную огнями зажжённых кончиков хвостов. Королевская стража, гремя доспехами, высоко и гордо неся головы, как флажки, чеканила шаг, и дрожала земля. Ананд ловил на себе гордые и благодарные взгляды, но высматривал в толпе только один взгляд, только две луны Санджаны, за которыми скрывались два золотых камешка Рашми. И он увидел их: они следовали за колесницей, плыли по волнам толпы.
Горы малахитовой травы разбрасывали изумрудные всполохи. Праздник Семи красок не зря носил такое название: там и тут качались воздушные шары, а в них – по горсточке краски всех цветов радуги, и все и каждый с нетерпением ждали того часа, когда можно будет с довольной миной лопнуть такой шар когтем. И, наконец, час настал. Ананда, короля, стражу и всех, всех, всех засыпало краской: под липкий порошок подставляли одуревшие от счастья морды, прыгали в красные, оранжевые, жёлтые облака, вымазывали друг друга краской. Красные пасти направо и налево выкрикивали: «Славься, Бенгардия!», «Слава королю!».
Но внезапно перед колесницей выскочили трое бенгардийцев – тигр и двое тигриц. У них были встревоженные, даже испуганные, морды. Шествие остановилось, толпа смолкла.
– Ваше величество! Ваше величество!.. – задыхаясь, говорил тигр. – Кто-то уничтожил все рисовые поля!
К его голосу присоединился плач двух тигриц:
– Кто-то передушил всю птицу в деревне!
– И разорил оранжерею с ананасами!
Праздник Семи красок был безнадёжно испорчен.
Глава 10. Урожай из звёзд
После праздника Ананд с Рашми встретились с Алатаром и Санджаной и сообщили им печальную новость. После чего отправились к реке, капнули в воду ластичного геля, отмылись от малахитовых красок и стали теми, кем они были на самом деле.
Ананд проводил Рашми до башни по небу и уже возвращался домой, как увидел в окне одной из хижин знакомые печальные глаза тигрицы. Тигрица горевала, что артифекс не дал ей тигрят. Ананд жалел несчастную, но её печальные, смотрящие перед собой глаза отчего-то пугали его. Он кивнул ей и, не получив ответа, поторопился домой, как вдруг заметил, что у травы трясётся чёлка. Ушки на макушке – он огляделся по сторонам, подошёл ближе и – представьте его удивление! – высмотрел в зубчиках трав два изумруда – два змеиных глаза Сиба! И только он собрался в один прыжок словить его, как Сиб, семеня лапками, бросился от него наутёк.
Сиб запросто бы скрылся в густой растительности, ему не составило бы труда юркнуть под любую из хижин, но он удирал словно бы в половину своей сноровки и вёрткости, то и дело замирая и оборачиваясь на тигрёнка, и на мордочке зверика глумливо щурились змеиные глазки. Ананд не думал отставать. Сиб вёл его прямиком к кусту шиповника.
Доскакав до куста, он нырнул в него. Ананд перешёл на шаг и с осторожностью последовал за Сибом. Продравшись через шипы, он так и застыл: обессиленный зверёныш лежал на боку в ветвях, у самого корня, как между зубцов короны, его грудка редко и с натугой то поднималась, то опускалась, раздвоенный язычок вываливался из пасти, а источенный грифель зрачков бессмысленно уткнулся в фарфоровые чашечки шиповника. Только краешки губ, как усики горошка, закручивались в ухмылку, но милостивое сердце Ананда не разглядело притворства.
– Сиб, Сиб, что с тобой, маленький? – жалобно пропел тигрёнок.
– Покорми меня. Кушать хочется, – ещё жалостливее прокуковал Сиб.
Но вдруг Ананд догадался, кто учинил все бедствия в деревне, и заговорил родительским тоном:
– Признавайся, это ты испортил рисовые поля, разорил оранжерею с ананасами и передушил всех кур в деревне?
– Я всего лишь проголодался и искал чем поживиться… – пискнул Сиб, ковыряясь в ухе задней лапой.
– Ты душегуб! Бенгардиец не может быть душегубом и тебе, как бенгардийцу, должно быть известно, что каждая жизнь…