— Ребята, тише! Кто-то за дверью, — предупредила Тоня.
В это мгновение на пороге класса появился директор школы. Ковборин стоял, заложив руки назад, и смотрел на нас холодным, презрительным взглядом.
— Хоминес импудентес! — процедил он сквозь зубы и, повернувшись кругом, хлопнул дверью.
Вечером, захватив приемник, я направился в школу. В это время Максима Петровича почти всегда можно было застать в лаборатории физического кабинета. То он готовил опыт к уроку и ребята помогали ему, то чинил сломанный прибор; иной раз садился с кем-нибудь из нас за шахматную доску. Частенько Максим Петрович занимался, готовясь к сдаче экзаменов за институт. Он был заочником одного из московских вузов. В такие часы ребята молча подходили к дубовому верстаку, стоявшему у окна, и, стараясь не шуметь, принимались за свои дела: одни конструировали механизмы, другие — приборы по электричеству, а кто-то даже ремонтировал настоящий электромотор с пережженной обмоткой.
Года три назад в школе пронесся слух, что преподавать физику будет демобилизовавшийся из армии командир-пограничник Грачев.
«Был начальником заставы, два ордена. Ранен — пришлось демобилизоваться…» — перешептывались ребята.
А вскоре мы увидели и самого Максима Петровича Грачева. На нем была гимнастерка защитного цвета, темно-синие командирские брюки и до блеска начищенные сапоги. Подтянутый, загорелый, он уверенно вошел в класс, положил на учительский столик книги и, прежде чем назвать себя, улыбнулся — просто, серьезно и чуть задорно, и на наших лицах невольно засветились ответные улыбки.
— Что же это у вас. — ни кола ни двора, и приборов маловато. Нужна лаборатория!
— А мы не против, — откликнулся кто-то. — И комната подходящая есть, за стеной, только там парты ломаные хранятся.
— Комната? Отлично! Есть охотники помочь? Охотники нашлись.
С того дня и повелась у нас с Максимом Петровичем дружба…
Когда я вошел в лабораторию, Максим Петрович сидел за шахматами с Ваней Лазаревым. Щупленький, вихрастый «чемпион», совсем не похожий на своего брата Василия, старался держаться спокойно. Но его выдавали глаза, горевшие торжеством: он выжидал очередного хода учителя. Рядом с шахматистами пристроился Игорь.
— Да, «импуденс хомо», — конечно, обидно… — как будто разговаривая сам с собой, сумрачно произнес учитель и переставил пешку.
— А что это значит — «импуденс хомо»? — спросил Ваня.
— Я в словаре нашел, — отозвался Игорь. — «Хоминес» — люди, а это самое… «импудентес» — бесстыдные… Значит, получается…
— Ясно, что получается…
— Да уж, видно, очень плохо вели вы себя, если пришлось вас по-латыни ругать, — сказал Грачев.
— Мог же Ковборин разобраться, — заговорил я, — а он хлопнул дверью, и все. Ольга ходила к нему, извинялась от имени класса.
— Он директор, командир. — Максим Петрович, упершись подбородком в кулак, долго и сосредоточенно смотрел на шахматную доску. — Ну что ж, пройдемся слоном, — и передвинул фигуру.
Ваня, вздрогнув, схватился за пешку, с недоумением посмотрел на шахматную доску, потом на учителя:
ebooksa