Они точно давно поджидали Подьку — два черных ворона. Увидев его парящим над берегом, они вырвались откуда-то из кустов и, как разбойники, подлетели к вороненку. Не успел он одуматься, как они, подталкивая его крыльями, стали уводить все дальше и дальше от Родьки, потом заставили лететь в гору, благо им помогал попутный ветер. И скрылись в чаще на горе.
Случилось это все так неожиданно и быстро, что Родька уже спустя несколько минут закричал в отчаянии.
— Подька-а!..
Но вороненка точно и не бывало на свете.
Не зная, что делать, Родька побежал к деду. А тот только руками развел:
— Как же ты не усмотрел его, Радивон?
Они вышли на крыльцо. Родька чуть не плакал от досады — кто же знал, что это может случиться…
— Да, брат, неприятность большая, — расчесывая пальцами бороду, печально говорил дед. — Я же тебе сказывал, птица, она и есть птица…
— Но Подька-то наш!
— Вот тебе и наш. Уволокли его родители…
Неожиданно раздался отчаянной силы гром, похожий на пушечный выстрел. А потом, когда все утихло, с горы донеслось знакомое: «О-го-го!..» Конечно, это кричал Бердников. Родька хорошо знал его раскатистый голос.
Обрадованный дед, торопясь, вышел из дому и, глядя на гору, замахал рукой.
— О-го-го!.. — донеслось сверху, и Родька, выйдя вслед за дедом, видел, как уверенно ступает Бердников по каменистой тропинке косогора. На этот раз он был одет по погоде: в черный резиновый плащ, резиновые сапоги. На высокой его голове маячила, поблескивая в лучах брызнувшего солнца, треугольная шляпа, похожая на зюйдвестку.
— Так я и знал, на охоту собрался, — сказал дед, рассмотрев за плечами Бердникова ружье. Но что он тащил в руках и прятал за спину?
Бердников, казалось, не пришел, а съехал с горы. Бодро шагая средь высокой полыни, выросшей к концу лета на задах дома, он, улыбаясь во весь рот, подошел к деду и, став шагах в трех от него навытяжку, приставил свободную руку к зюйдвестке:
— Разрешите доложить, рядовой Бердников явился по вашему приказанию! Принимай подарочек, Семен Семеныч…
Расхохотавшись, Бердников вынул из-за спины руку, держа в ней черную птицу, и протянул ее Мохову.
— Что это? — оторопело спросил дед.
— Глухарь, ты что, не видишь? — громко сказал Бердников.
— Какой же это глухарь… Это же, это же… — дед от волнения растерял слова.