Кусками тела своего набивал бы я ружье, если б только мог истребить этот род человеков.
Выслушай меня, я, право, тебе хорошо советую: там ты будешь стрелять не птиц, а людей, будешь их резать, а если угодно, так и жарить.
Так, так! Если б кровь моя могла превратиться в пламя пожирающее, если б собственная моя смерть, собственное мое истребление послужило истреблением всем ненавистным мне человекам! Клянусь всею злобою, я бы не пожалел сам себя.
Пожалей, по крайней мере, своей жизни для тех, которые тебя станут любить.
Любить? Меня любить? Кто это сказал? Из чьих уст излетело слово сие? Из уст человеческих? Нет, нет! из уст ада. О! если б весь этот ад поселился в сердце моем.
Вольф! Заклинаю тебя этим самым адом выслушать меня, я докажу, что есть люди, которые будут любить тебя, что не все еще люди ненавидят тебя.
О, перестань, перестань испущать ад в душу мою. Даже и дети, которых я никак не могу обвинить в личной ко мне ненависти, даже и дети ненавидят меня.
Из чего ты это заключил?
Из чего заключил? Мальчик, говорю, который видит меня в первый раз и которого я ласкал, этот мальчик... Так, так! я погиб, погиб вечно!
Что же сделал тебе мальчик?
Перестань меня мучить!..
Этот мальчик, которому я дал грош от доброго сердца... И он, он! Так! я презрен, я поруган всеми людьми!
Да скажи, что сделал тебе, — он, верно, не захотел принять гроша?
Он взял его — и бросил мне в лицо!
Ну?
С человеком ли я говорю?
С человеком, господин Вольф, который оченно хочет знать, что с вами сделалось, когда мальчик бросил вам в лицо грош.
Кровь моя закипела подобно раскаленному металлу, кровавые слезы полились из очей моих; зубы мои невольно заскрежетали.
То-то и горе, что кровь твоя закипела; а если б она была спокойнее, то бы ты и понял, что мальчик испугался бывшей твоей бороды. Признаться тебе, вить я и сам оторопел от первого на тебя взгляду.
Нет, нет! Все люди убегают меня, все люди ненавидят меня.