— О, то есть как? — В гневе дряблые щеки ее покрылись яркими пятнами, мелкими, как горох.
— Я пришел проститься с ребятами… Я ухожу.
— Как уходите? — не поняла Марианна Иосифовна. — Кто вам разрешил?
— Я сам себе разрешил, — мне было приятно произносить эти слова. — До свиданья, ребята.
Даша Зайцева, рыженькая настырная девчонка, с которой я сидел на одной парте, подняла руку и, не дожидаясь, когда учительница обратит на нее внимание, решительно сказала:
— Разрешите мне выйти, Марианна Иосифовна.
— О, то есть как? — это было излюбленное выражение математички.
— Мне нужно, — поднялась Зайцева. Она была ниже всех в классе и потому имела прозвище Грибок.
— Если вам неинтересно… — начала Марианна Иосифовна, но Зайцева прервала ее:
— Мне интересно, но очень нужно…
Она догнала меня на лестничной площадке, тихо позвала:
— Антон…
Я остановился. Лестница широкими пролетами уходила в полумрак первого этажа, потому что окна в просторном, похожем на спортзал вестибюле были застеклены лишь наполовину; верхняя часть окон тоже была заколочена листами фанеры.
— Слушаю тебя, Грибок.
— Зачем ты это? — спросила она жалобно.
— Чего «зачем»? Чего «это»? — я говорил грубо: боялся, что она утопит меня в своей жалости.
— Школу нельзя бросать, — сказала Зайцева проникновенно и чуть прикрыла глаза. Я впервые заметил, что ресницы у нее длинные, загнутые и тоже рыжие.
— Я в моряки пойду.
— Правда? — кажется, испугалась она.
Шаркая галошами, медленно, словно прислушиваясь к нашему разговору, прошла баба Соня. Ничего не сказала: ее интересовал только порядок по дворе.