— Правильно, — сказал я. — Сена накосишь — и полный порядок.
— Точно, — кивнул Ростков, улыбнулся простодушно и радостно: скорее всего вспомнил про дочку.
Мы вышли из магазина и уже прошли площадь, когда Ростков, подозрительно посмотрев на меня, сказал:
— Слушай, до воскресенья целых два дня, а ты почему-то не в школе.
Опять двадцать пять!
Мне не очень хотелось объяснять, что я решил оставить школу. Но обманывать Росткова, человека, которым восхищалась вся наша улица, не посмел. Без смущения, однако не бравируя, объявил я Росткову свое решение и в конце сказал, что хочу устроиться учеником на судоремонтный завод. До восемнадцати лет перекантуюсь, а потом махну в Одессу или в Новороссийск и постараюсь попасть матросом на судно, которое ходит в дальнее плавание.
— Программа, достойная уважения, — без улыбки, на полном серьезе заметил Ростков. — Однако на кой ляд тебе судоремонтный? Заводишко он еще маломощный, заработки под стать заводу… Пойдем лучше к нам в литейный. За пару лет настоящим мастером станешь. И работа творческая, это тебе не гайки обтачивать. Металл — стихия. Волнующая… И потом… Море, конечно, понятно, я и сам в твоем возрасте моряком мечтал быть. Только рано или поздно соскучишься ты по суше. И семью завести захочешь, детишек… Осядешь, у тебя в руках специальность — литейщик. Специальность, достойная уважения.
— Я подумаю, дядя Женя, — сказал я осторожно, убежденный, что литейное ремесло не тот предмет, о котором я могу спорить.
— Ты подумай, — разрешил он. — И загляни ко мне завтра в это время, я сейчас во вторую смену.
— Хорошо, — торопливо ответил я. Жанна стояла возле почты, опускала письмо в почтовый ящик. Я смотрел на ее красные туфли с каблуками необыкновенной ширины. — Я зайду.
Ростков прошел вперед, потом недоуменно обернулся. Я стоял как прикованный.
— Заходи, — сказал он, немного удивляясь моему странному поведению.
Я лихорадочно закивал в ответ. Жанна находилась рядом, на расстоянии вытянутой руки. Я должен был поговорить с ней или хотя бы поздороваться. Пусть она лишь кивнет. Даже кивок будет означать многое: она узнала меня, запомнила.
Делаю гигантский шаг, словно не ногами, а ходулями. Почтовый ящик висит так, что опустить письмо можно, только поднявшись на ступеньки. Жанна чуть ли не натыкается на мою нестриженую голову, останавливается, отводит плечи назад. С удивлением глядит сверху вниз, потому что стоит на ступеньку выше.
— Здравствуйте, Жанна, — говорю я, и мне становится смешно: не узнаю собственный голос.
— А-а… Здравствуйте, — в ее густом сочном голосе холодная вежливость.
— Меня зовут Антон, — напоминаю я.
— Да, да, — говорит она. — Это интересно.
— Что интересно?
— Может, вы разрешите мне пройти? — Она капризно передергивает плечами.