Вдруг выпал снег. Год любви

Я плюнул, но не стал спорить. Вынул из печи чайник, наколол сахару. У нас было еще немного колбасы, и мы с дедом позавтракали за милую душу.

В совершенно безмятежном состоянии духа я пошел на дровяной склад.

Как обычно, дежурный на проходной отсутствовал, а ворота были распахнуты настежь. За воротами, ближе к конторке, стояла машина «скорой помощи». Солнце освещало ее облезший желтоватый корпус и нарисованный слева крест, который казался сейчас не красным, а темно-коричневым.

Штабеля дров отбрасывали строгие, почти траурные тени на усыпанную корой землю — горько пахнущую, ухабистую, заметно сползавшую в сторону речки.

Мотор работал: у выхлопной трубы внизу машины трепыхался заметный голубоватый дымок.

Потом из-за штабелей вышел заведующий складом. Выражение его круглого плоского лица отличалось удрученностью и даже испугом. За ним двое санитаров в халатах держали носилки, покрытые белой простыней. На правом углу простыни, чуть свесившемся, темнел, точно дырка, черный больничный штамп.

— Кто это? — напряженно спросил я, предчувствуя недоброе.

— Онисим, — сказал заведующий и остановился.

— Сильно? — я не слышал собственного голоса.

— Совсем, — махнул рукой заведующий. И, скорее жалея самого себя, добавил: — Вот же какое несчастье…

Между тем санитары погрузили носилки в машину.

Онисима задавило на рассвете.

Не знаю, всегда ли он хотел обмануть меня, или мысль об этом пришла ему в самый последний момент. Но, распив со сторожем бутылку, он взял лопату и спустился вниз к реке, где штабеля дров благодаря моим усилиям подтаяли, как мартовский снег. Он стал копать, едва забрезжил рассвет. Что-то сделал не так — штабель рухнул, похоронив под собой старца.

Я рассказал людям про клад, и то место, как говорится, ископали вдоль и поперек. Клада не нашли. Почти под самым штабелем, под тем, что рухнул, обнаружили остатки большого стеклянного баллона. Был ли это тот самый баллон, в котором Онисим спрятал сокровища, или другой, установить не удалось.

Старца похоронили на местном кладбище. Без оркестра. Причем дед Антон по этому случаю любезно пожертвовал новое солдатское белье, которое Онисим дарил ему на гроб.

Ничего не осталось от Онисима. Даже крестик с бриллиантом исчез бесследно…

Часть третья

БУКСИР В ДАЛЕКИЕ МОРЯ

Добро и зло — вечные истины. Тем более предназначение человека — служение добру.

Сосед Домбровский

Человек не знает, для чего назначен. Вот собака знает. А человек — нет.