Вдруг выпал снег. Год любви

— Давно?

— Три дня.

— Тогда надо искать его в Сухуми. Там чача страшно дешевая.

— Господи, прости мою душу грешную, — тетка Таня забыла перекреститься, а может, и не умела это делать. — И за что я такая несчастная?

— За доброту, — нагловато объявил я.

Но тетка Таня ничего не поняла. Наоборот, приняла за чистую монету. Глазки ее сузились, замокрели.

— Это точно, Антон. Простофиля я. А жизнь… — тетка Таня разочарованно махнула рукой. — Сколько ей! Господи, может, ты, Антон, молока хочешь?

— Хочу, — потрясенно ответил я.

Тетка Таня проворно скрылась в доме и меньше чем через минуту вышла с кружкой в руках. Молоко было холодным и вкусным.

— Этот бандюга Витек Баженов, — вполголоса пояснила тетка Таня, показывая пальцем на флигель, — опять у нас живет. Вчера притащил вечером бидон молока. Как пить дать, украл где-то.

Я пил молча. Что я мог ответить? История с чемоданом проворачивалась в моей памяти, как кинолента. Вполне возможно, Баженов нечист на руку, только какая корысть в бидоне молока?

— А этот твой плешивый старец, — не унималась тетка Таня, — с тобой или разошлись?

— Разошлись.

Тетка Таня приоткрыла маленький розовый рот, с сомнением покачала головой:

— Прилипчивый он, вернется.

— Не вернется, — твердо ответил я. — Умер Онисим.

Тетка Таня всплеснула руками, закачала головой, плечами и корпусом, почти как кукла-неваляшка.

— Закопали, значит… У-у… Закопали. Я так и знала. Как увидела его рожу… Так и знала, что он этим кончит.

— Все этим кончим, — громко и весело сказал Витек, выходя из флигеля.

Лицо его показалось мне мятым и обрюзгшим. След от подушки, на которой он спал, пропечатался вдоль щеки, словно шрам. На Баженове была тельняшка, не заправленная в брюки, тапочки.