— Здорово, Миклухо-Маклай! — сказал он, протягивая руку.
— Ты потише, горло луженое, — рассердилась тетка Таня. — Матюками с утра пораньше на всю улицу пуляешь. Я тебе как маклакну, костей не соберешь.
— Зачем шумишь, хозяйка? — примирительно сказал Витек. — Совсем это не мат. А повышая голос, ты просто демонстрируешь низкое интеллектуальное развитие…
— Какое?! — вцепилась в тельняшку тетка Таня. — Это ты с проститутками такими словами разговаривай. Гад, забирай вещи! Отказываю тебе в крыше!
— Тетя Таня, тетя Таня… — попытался вмешаться я.
Но она не слышала меня. Покрасневшая, говорила решительно, брызгая слюной:
— Забирай! Милицию вызову…
— Тетя Таня, — мне удалось оказаться между ними, — Миклухо-Маклай — это путешественник. Даже очень великий.
Она недоверчиво смотрела на меня. Конечно, не верила. Но вполне вероятно, что она уже устала кричать и теперь была не прочь пойти на примирение. Поэтому, сузив глаза так сильно, что сетка морщин сделала лицо похожим на листок из тетради по арифметике, тетка Таня удивленно, однако тихо спросила:
— И так вот похабно его звали?
— Почему же похабно? Обыкновенная фамилия.
— Не верю, — сказала тетка Таня. — Таких фамилий не бывает.
— Я книжку показать могу, есть у Станислава Любомировича.
— Книжку, — недоверчиво усмехнулась тетка Таня и вдруг твердо сказала: — Хорошо, пошли к соседу. Пусть Домбровский покажет эту самую книжку.
Покачиваясь, как гусыня, она двинулась через сад, Витек приставил палец к виску, выразительно покрутил. Хорошо, что это было за спиной соседки.
— Станислав Любомирович еще спит, — подсказал я.
Тетка Таня махнула рукой:
— Выспится на том свете.
Утро уже окрепло. С востока над горой поднимались золотистые выплески. Они падали светлыми полосами на вершины оранжевого леса, и потому синева в лощинах казалась такой же густой, как на море.
Ожина и хмель, оплетавшие забор, были еще в росе, и, когда тетка Таня качнула рейку, протискиваясь сквозь дыру, роса дрогнула и застучали капли.