Вдруг выпал снег. Год любви

Щербина выпрямился, помедлил. Отступил на шаг от стола. Затем решительно вышел из кабинета, громко закрыв за собой дверь.

Я стал писать. Мне трудно давались слова, может, потому, что я торопился. Хотелось сбросить с себя груз, передать другим. Пусть разбираются, за это им деньги платят.

«…Когда мы пришли в комнату, гражданин Баженов спросил, бывал ли я когда-нибудь в доме учительницы математики Марианны Иосифовны. Я сказал, что да, поскольку Марианна Иосифовна преподавала у нас математику. И я однажды был у нее в доме вместе с одноклассницей Дашей Зайцевой.

Гражданин Баженов сказал, что Марианна Иосифовна приехала из-за границы и у нее много ценных вещей. Я сказал, что точно не знаю, но в комнате у нее красиво и не бедно. Тогда гражданин Баженов попросил, чтобы я начертил план дома, где жила учительница. Я спросил: зачем это? Гражданин Баженов ответил, чтобы я не спрашивал, если хочу отработать карточный долг в две тысячи. Я спросил: значит, это для Симы? Для Симы, ответил гражданин Баженов. Я сказал, что смогу начертить только план террасы и первой комнаты, потому что во вторую комнату я не заходил. Гражданин Баженов пожалел об этом, но велел чертить то, что знаю. Я выполнил его просьбу. Гражданин Баженов спрятал план в карман и сказал, что ему известно о том, что Марианна Иосифовна через неделю уезжает в Кисловодск в сердечный санаторий и что нужно будет наведаться к ней в гости, чтобы освободить от лишних вещей, так как для полного счастья человеку нужен только минимум. Он предложил участвовать в краже, сказав, что за это Сима погасит мне долг. Я сразу решил сообщить об этом органам милиции, но, чтобы не вызвать у гражданина Баженова подозрений, сказал, что не против избавиться от долга, но боюсь. В ответ я получил заверение, что дело верное, бояться нечего.

Я считал целесообразным сделать все так, чтобы гражданин Баженов поверил в мое добровольное участие, потому и поставил условие, чтобы альбом с марками достался мне…»

С этим альбомом я «прикупил» Витька чисто. Все-таки он понимал, что если я пойду на дело, то из-под палки. А тут вдруг у меня свой интерес, своя корысть к имуществу учительницы появилась. Баженов, конечно, не ожидал такой удачи. Парню сети расставляют, мозгуют, что, как, а он сам в руки просится.

Баженов на меня прямо как на брата смотреть начал. Свой свояка видит издалека.

…Минут через тридцать пять — сорок пришел Щербина. Теперь он был более спокоен, не вертел шеей, и улыбка, которую я помнил еще с детства, вернулась к нему. И мне немного полегчало.

— Написал? — спросил он и почему-то прищелкнул языком.

Я подвинул ему бумажки. Сказал:

— Не очень складно получилось.

— Главное, чтобы верно было. — Он не сел на стул, читал стоя. Лица его я теперь не видел. Пальцы, державшие бумаги, нетерпеливо шевелились. Иногда он покашливал.

Светлый зайчик задрожал на словно бы помолодевшем столе, задрожал из-за шторы, которая немного колыхалась. Там, на улице, проглянуло солнце, но вскоре тучи увели его, и стол опять оказался старым и невеселым.

За окном по радио певец Владимир Бунчиков старательно чеканил слова:

Летят перелетные птицы Ушедшее лето искать. Летят они в жаркие страны, А я не хочу улетать…

— Расписаться надо, — сказал Щербина, подвигая мне последнюю страничку. — И поставить число.

Я расписался и поставил число. Сказал:

— Пойду домой.

— Иди, иди, — согласился Щербина, но взгляд его что-то недоговаривал.

Я спросил:

— Их сегодня заберут?