Шуршали листья. У забора сочилась вода. Белые камни на дороге, скрюченной и горбатой, казались похожими на кости.
Баженов сделал глубокий выдох…
И тогда я утопил спусковой крючок.
— Почему вы так долго не приходили? — устало спросил я Щербину. — Вас не было целую вечность, — пояснил я.
Щербина снял фуражку, вытер платком лоб и волосы. Сказал:
— Мы преследовали его по пятам.
Я с сомнением покачал головой. Щербина посмотрел на часы:
— Вся операция заняла восемь минут.
— Мне показалось — восемь часов, — я тоже посмотрел на часы, но ничего не увидел.
— Это у всех так бывает, — успокоил Щербина. Добавил: — Когда в первый раз…
Подъехала машина. В свете фар зарябила улица. Я увидел возле машины Симу. Руки его были за спиной. Он щурился и вертел головой.
— Вот палил, вот палил, — говорил один милиционер другому. — Пуля возле носа пролетела. Понимаешь, всю войну прошел — ни одного ранения. А тут пуля возле носа…
Фары скрестили лучи с другими лучами. Значит, машин было уже две. Из второй вышел большущий рыжий дяденька, обвешанный фотоаппаратами. Он улыбался и жевал яблоко.
Потом, пугая собак, резали тьму вспышки магния. Оживали окна в соседних домах. Заспанные жильцы выходили из калиток, одетые наспех. Говорили преувеличенно-громко.
Собаки затихли.
Кто-то из милиционеров, перевернув Баженова, спокойно сказал:
— В самое сердце. Точь-в-точь, как в копеечку.
Щербина потрепал мне волосы. Буркнул:
— Поехали.
В машине было темно. Заднее сиденье показалось необычно глубоким. Я провалился в него, словно в яму.