— В математике ясность. «А» квадрат плюс единица… И за этим все точно до бесконечности… А в жизни, наоборот, до бесконечности все неточно.
— Может, это и хорошо? — спросил он. — Может, за этим кроется какой-то смысл?
— Вы ушли от ответа, — сказала она. — Это не по-товарищески. Тем более после того, как я поведала вам автобиографию.
— У меня взрослая дочь… — произнес он. Посмотрел в окно, там было темно. Зал отражался в стекле, точно в воде или в зеркале.
— Все остальное — секрет? — спросила Жанна.
— Нет, — быстро и охотно ответил он. — Мы живем втроем. Я, моя мама — Софья Романовна и дочь — Лиля. Я вас познакомлю.
— Спасибо.
— Спросите, где моя жена.
— Вы скажете сами.
— Она не умерла. Вероятно, вы уже догадываетесь, она ушла к другому.
— Давно?
— Десять лет назад. Ровно десять. Лиле тогда было девять.
— Это худо, — сказала Жанна. — Когда мать оставляет ребенка, это очень худо.
Он увидел, что сигарета у нее потухла. Достал плоскую хромированную зажигалку и щелкнул ею ловко, как фокусник.
— Все можно пережить. — Лицо его на секунду сморщилось, ему было неприятно, ноздри расширились, будто он принюхивался к чему-то. — Все… Простить, конечно, нельзя всего… И не от доброго или злого сердца… В принципе прощение, как ржавчина, разрушает справедливость.
…Он подвез ее к самому подъезду общежития для молодых специалистов. Дремала поздняя ночь. Небо было темным, высоким. Мороз звенел протяжно, но тихо, надо было прислушиваться, чтобы услышать. Жанна прислушалась, когда машина Матвеева исчезла в глубине застывшего леса. Наверное, это звенели деревья. А может, звезды — медные колокольчики — сплетничали меж собой про молодую врачиху, вернувшуюся из ресторана после двух часов ночи.
Жанна потянула ручку двери. Конечно, дверь оказалась запертой. Рука в перчатке не могла наделать достаточно шума, чтобы разбудить деда Мазая после вечернего возлияния. Жанна колотила в дверь изо всех сил, но безрезультатно.
Тогда она пошла по дороге к лесу, в ту сторону, где скрылась его машина. Снег скрипел под ногами, но Жанна не чувствовала холода. На душе было легко. Спать не хотелось. Хотелось читать стихи.
Дым над костром почти незаметен. Сухие сосновые сучья горят легко, как бумага. Гудит пламя, рыжие его языки красиво смотрятся на фоне зеленого леса, синего ясного неба. И солнце смотрится красиво, только вот не греет. Не греет совсем. Потому что дует северный ветер с самого Баренцева моря. Это очень плохо, когда баренцевый ветер пожалует в гости. Тогда шинель солдатская из родной матери превращается в злую тещу. Прапорщик Ерофеенко знает это, так как служит в Карелии не первый год. Шофер сидит на корточках у машины, возится с домкратом.
— Ты того, — говорит ему прапорщик, — пошустрее. За машиной в гараже ухаживать надо, а не на глухой дороге. Опоздаем на склад за сапогами, рапорт на тебя командиру автороты подам.