Как ты догадываешься, я работаю в далеком районном центре. Этим все сказано, хотя природа сама по себе красивая. Суровая, но красивая. Много озер, хорошие леса. Чудесный, здоровый воздух. Конечно, будь у меня другая судьба, другая жизнь, вполне возможно, что я осталась бы здесь навсегда. Но сегодня я вольный, свободный человек, холостой, неженатый. И я хочу на родную Кубань, к папе, к маме. Хочу и не скрываю этого.
Возможно, мечты мои сбудутся и я вернусь на родину. Возможно, и ты вернешься из Монголии в наши края. Возможно, мы встретимся. Возможно, ты захочешь поцеловать меня на лестничной площадке. Возможно, я не стану так резво вертеть головой.
Все возможно…
Пиши.
Ежедневно после занятий рядовой Игнатов уходил в клуб к Сосновскому. Старшина роты прапорщик Ерофеенко очень переживал по этому поводу. И даже имел разговор с лейтенантом Березкиным. Честное лицо Березкина было молодым и свежим, как весенний луг. Широко открытые глаза казались подернутыми туманной дымкой и, конечно, видели не прапорщика, не казарму, пропахшую солдатским потом, а что-то другое, ведомое только им. Всем своим обликом взводный раздражал старшину. Поэтому красноречие, обычно присущее Ерофеенко, куда-то пропало. И он косноязычно повторял:
— Непорядок это… является…
Березкин кивал и говорил:
— Великолепно сказано.
Ерофеенко давно подметил, что эти два слова составляют любимую фразу взводного. Но страсть к соблюдению дисциплины одолевала старшину так жестоко, что затмевала логику и чувство юмора. С упрямством, достойным лучшего применения, он повторял:
— Непорядок это… является…
— Великолепно сказано, — подтвердил Березкин, потом разъяснил: — Командир полка полковник Матвеев в моем присутствии лично приказал рядовому Игнатову явиться в распоряжение начальника клуба.
— Непорядок это…
В конце концов Березкину надоело спорить. Звонким, чуть ли не пионерским голосом он громко напомнил:
— Приказ начальника — закон для подчиненного. Приказ должен быть выполнен точно и в срок.
…Капитан Сосновский приветливо пожимал Игнатову руку. Называл его просто — Славик. Угощал сигаретами. Клуб был большой и старый. Требовались умелые руки — что-то починить, что-то покрасить. К Сосновскому приходил еще один парень — шрифтовик. Но он был последнего года службы. И работы у него было по горло не только в клубе.
Игнатов в школе увлекался радиоделом и теперь вызвался отладить аппаратуру, дающую трансляцию на зрительный зал.
— Фонирует, фонирует, Славик. Прошлой весной сам Матвеев перед сержантским составом выступал. И вдруг фон как пошел со свистом. Пришлось все к чертовой матери отключить. А полковник на ковер меня вызвал, втык сделал.
Однажды перед самым ужином, когда Игнатов наладил освещение сцены, Сосновский спросил:
— У вас в роте ребят талантливых по линии самодеятельности нет? Или, может, ты и сам что умеешь?
Игнатов пожал плечами.
ebooksa