— Не поешь ли?
— Нет… Для себя иногда наговаривал что-то под гитару.
Сосновский хлопнул в ладоши:
— На гитаре играешь?
— Немного.
Сосновский провел его в свой кабинет, в который можно было попасть, лишь спустившись по крутой темной лестнице мимо кинобудки. Большую часть крохотного, похожего на кладовку кабинета занимал канцелярские стол, в центре которого громоздилась облезлая пишущая машинка. Гитару Сосновский достал из шкафа, предварительно попросив Игнатова перетащить в другой угол рулон плакатов на уставные темы.
Игнатов попробовал струны, немного подстроил. И, как говорится, не ударил в грязь лицом.
— Ты меня выручил, Славик, — радостно заявил Сосновский, осанисто дернув подбородком. — Завтра начнешь репетировать с солистами. У меня полоса сплошных невезений. Три парня прекрасно играли на гитарах. Представляешь, трио! И все трое осенью демобилизовались…
…С субботы на воскресенье прапорщик Ерофеенко все-таки определил Игнатова в наряд по кухне. Наряд заступал в шесть часов вечера, и, естественно, Игнатов не мог явиться к Сосновскому в четыре часа дня, как это было условлено. Заступающим в наряд полагался дневной отдых. И вообще они не имели права отлучаться из казармы. Мишка Истру, как он сам признавался, «по причине длинного языка и врожденного неуважения к дисциплине» за полгода стал крупнейшим специалистом по уборке сортиров, мытью полов и чистке картофеля. Легко догадаться, он тоже был в составе наряда. И по мере сил и опыта оказывал моральную поддержку другу.
— В детстве я верил, что Земля по форме напоминает мячик и вертится в пустоте. Теперь же я убежден, что она плоская и лежит на трех китах. Первый кит — спокойствие, второй кит — терпение. Третий кит — дружба… Мы все вышли из земли и вернемся в нее, значит, должны опираться на тех же китов, что опирается она. Послал нас Ерофеенко в наряд — спокойствие. Заставит повар мыть миски, убирать столы, выскребать из котлов остатки каши — терпение. Но зато, когда наступит ночь и повара уйдут спать, придет к нам кит дружбы. Нажарим мы всем нарядом картошки с хорошим мясом. Где ты такую еду попробуешь? Разве что у родной мамы.
Игнатов любил жареную картошку и мясо тоже. Но еще он любил спать по ночам. Между тем все знали — наряд на кухне не то место, где можно выспаться.
— Конечно, — говорил Мишка Истру, — и на кухне среди ночи выпадает часика два-полтора, когда можно бросить кости. Но телеграфным столбом встает вопрос, куда их бросать. На столах спать негигиенично, на полу холодновато. Остаются, старик, скамейки. Узкие, как выщипанная бровь красавицы.
В казарме на тумбочке дневального стоял телефон. Теоретически по телефону можно было позвонить в клуб и переговорить с Сосновским. Однако без разрешения офицеров или прапорщика Ерофеенко рядовые не имели права пользоваться телефоном. Лейтенант Березкин в расположении роты после обеда не появлялся. О том, чтобы просить разрешения у Ерофеенко, не могло быть и речи…
Прапорщик важно и молча ходил по казарме, как уран, излучал энергию каждым своим взглядом, каждым своим жестом и даже многозначительным сопением. Миновав пустые стеллажи для чистки оружия, на которых, как ни старайся убирать, оставались следы масла и щелочи, прапорщик Ерофеенко замер, пораженный тоскливым, как дождливый понедельник, напевом, доносившимся из приоткрытых дверей курилки.
Оцепенение, поразившее старшину, было сродни тому, которое может случиться глухой ночью, когда стоишь на боевом посту и вдруг слышишь настораживающий хруст веток, кустарника и понимаешь — кто-то приближается к объекту с самого опасного направления. «Стой! Кто идет?!» — знаешь, надо так крикнуть. А в глубине души чувство самосохранения подсказывает: может, вначале выстрелить?
Ерофеенко почувствовал, у него отвисает челюсть. Нет, он не уловил в содержании какой-то крамолы. Ясно, песня была приблатненная. Но слово «проститутки» неприятно резануло слух, хотя родной сын старшины Вавила, еще будучи десятиклассником, показал отцу орфографический словарь, выпущенный в 1968 году издательством «Советская энциклопедия», где на странице 431 в первом столбце шло «проституированный», а за ним по порядку «проституировать, -рую, -руешь, проституироваться, -руется, проститутка» и т. д.
— Зачем они все это публикуют? — потрясенно спросил тогда Ерофеенко сына.
Вавила со знанием дела ответил:
— Чтобы при написании ошибок не наделать.
— Зачем же я стану писать такое похабное слово? — изумился прапорщик.