Вдруг выпал снег. Год любви

22
18
20
22
24
26
28
30

Наконец он снял трубку, набрал номер. Я подумал, что он позовет милиционера и посадит меня. Придумает, за что…

Он потребовал какого-то Мочалова, а может, я перепутал фамилию. Он кричал неведомому мне Мочалову:

— Вы обидели инвалида, ветерана, героя войны! Вы обидели молодого рабочего! Кто вам дал на это право? В постановлении ясно сказано: личные вещи, приобретенные на незаконно нажитые средства… Пальто из морской шинели, которую подарил брат, отдавший жизнь за свободу и независимость нашей Родины!.. Какие женские вещи? Муж привез! Почему вы думаете, что он привез осужденной? Может, он привез их матери, сестре, подруге. Да, да… Мне непонятны ваши действия, товарищ Мочалов! Они подрывают веру в основы, в справедливость. Надеюсь, вы не забыли, как называют таких людей. Да, я отвечаю за то, что говорю…

Он бросил трубку на рычаг, сказал устало:

— Вот видите, Сорокин, мало их уму-разуму учили.

…В тот же день в семнадцать часов восемнадцать минут конфискованные вещи были доставлены к нам домой на милицейской машине. Усатый сержант сдал их мне под расписку.

13

— Здравствуй, рабочий класс, — сказала Даша Зайцева и отложила веточку жасмина. Он рос высоким кустом возле самого нашего крыльца. Из-за соседства с ним обшарпанное и кривое крыльцо не казалось совсем унылым и несчастным.

На Даше было платье-матроска, очень модное в ту весну, белое, с голубым якорьком и голубым галстуком. Сандалии на ней тоже были голубые, а короткие носки — белые. Лишь волосы, густые, пышные по-прежнему, оставались рыжими — не волосы, а костер.

— Привет, Грибок, — ответил я, и положил ладонь на свой тощий живот, прикрывая дырку в майке.

— Я не вовремя? — спросила она. — Ты только пришел?

— Все равно, — сказал я и сел на ступеньку. — Какая разница?

Даша стояла. Не села рядом.

— Боишься испачкать платье, — усмехнулся я. Уловил в собственном голосе зло и раздражение. Но Даша ничего не уловила или сделала вид, что не уловила. Объяснила спокойно:

— Надоело сидеть. Целый день зубрила билеты, спина болит.

— Скоро экзамены.

Даша кивнула. Солнце, уже коснувшееся воды, дохнуло ей в волосы, заметалось в них зелеными блестками. И глаза у Даши стали совершенно зелеными, точно листья жасмина.

— Пойдем походим, — предложила она немного просительно.

И я понял, что ей очень хочется пойти со мной в город, где нас увидят какие-то знакомые — мальчишки, девчонки, учителя. Что Даша наверняка позволит взять себя под руку и, может быть, даже поцеловать. При мысли о поцелуе у меня самым обыкновенным образом, как у дистрофика, закружилась голова. Продолжая сидеть, я ухватился рукой за перила. Спасибо, Даша не заметила моего состояния. Скорее всего она в этот момент не испытывала потребности целоваться и не думала об этом. Может, она смотрела на меня — грязного, худого, прикрывающего ладонью майку — и просто жалела меня по-человечески.

— Согласен, — сказал я. — Походим. — И быстро вскочил со ступеньки. У дверей остановился. — Обожди пару минут.

— Хорошо, — улыбнулась Даша.