Лиля капризно заявила:
— Что я, каторжная? Должна сидеть в этой берлоге. И дохнуть от скуки.
Она постучала ложкой о чашку, будто призывая невидимое общество мобилизоваться и обратить внимание на ее девчоночьи нужды. Но, кроме кота Василия, который дремал возле печки, никто не отреагировал на сигнал бедствия из-за стола, потому что Софья Романовна отличалась железным характером и выслушивать нытье внучки считала такой же рядовой неизбежностью, как уборка квартиры и кухонные хлопоты. Кот Василий приподнял правое ухо, хотел было открыть глаза, но явно передумал: ресницы дернулись чуть заметно. И все.
Софья Романовна назидательно сказала:
— Каретное далеко… Чем там, лучше уж нигде не работать. Пой, читай… Вяжи, шей…
— Мне не семьдесят лет, — горячо возразила Лиля. — Ты в моем возрасте уже орден Красного Знамени имела…
— Опережаешь события на целых пять лет, — возразила Софья Романовна. — Орден я получила в двадцать четыре года.
— Очень преклонный возраст, — хмыкнула Лиля.
— Тебе пока еще девятнадцать…
— Думаешь, в двадцать четыре я заслужу хотя бы медаль?
— Ты нытик. И виновата в этом исключительно я, — самокритично призналась Софья Романовна. — Когда мать твоя махнула подолом и со своим любимым скрипачом обосновалась в Ленинграде, я проявила слабохарактерность, спасовав перед такой чудовищной непорядочностью. Виновата я.
— Да, — улыбнулась Лиля. Она была рада, что бабушка переменила тему разговора. — Ты меня разбаловала. Ты мне ни в чем не отказывала. И ты должна баловать меня впредь. Знаешь, чего я хочу?
— Бросить нас. Уехать к Игорю в Москву.
— Нереальное желание. Игорь холост. Ему жениться надо, — махнула рукой Лиля. Наклонилась к бабушке. И прошептала: — Давай я скажу тебе на ушко.
Эта игра у них была давняя. Лет с шести. Софья Романовна мягчела сердцем в таких случаях. Педагог, обычно присутствующий в ней, прятался тогда в самые дальние закоулки души. Она превращалась в обыкновенную бабушку, всем слабым сердцем своим любившую единственную внучку.
— Расскажи мне про свою молодость… — Лиля шептала, теплое дыхание ее было слышным, как и слова.
— О молодости по просьбе не рассказывают.
— Почему?
Бабушка повела зябко плечами, поправила воротник халата. Затем взглянула на часы, что стояли на серванте между фарфоровыми статуэтками, вздохнула:
— Если ты доживешь до моих лет, то поймешь: молодость — это только молодость. Самое важное начинается потом.