Агранов сделал вид, что встреча случайна. Да ведь удобно. Поэт в Лубянском проезде живет, в двух шагах от здания ОГПУ на площади Дзержинского, дом два. Всяк поверит, что нечаянно столкнулись.
– Володя!
– О, привет, Аграныч!
Руки не подал, но не потому, что не уважает или злится. Все знали: Маяк патологически брезглив. Боится гриппа, простуды, сифилиса. Платком дверные ручки протирает перед тем, как взяться.
– Рад встрече! Как дела, как жизнь молодая?
– Да вот, – сразу начал жалобно, – в Париж меня не пускают, визы не дают. Помоги, Аграныч, ты ж там не последний человек!
Знал бы поэт, что именно по представлению и настоянию «Аграныча» ему визу не дали! Но нет, святая душа, даже мысли не допускает, надеется и верит во все хорошее.
– Ах, Володечка! Нешто ты думаешь, что я ситуацией не владею? Не ходатайствовал за тебя, не просил?
– И…?
Во время разговора они потихоньку дрейфовали в уличном потоке в ту сторону, куда изначально шел поэт и куда, как получалось, чекист его теперь сопровождал: к дому Маяковского.
– Был и на самом верху я, – почти шептал Агранов, воздев для убедительности указательный палец к небу, – да говорят они: не время сейчас, надо обождать. И международная обстановка сложная, и белогвардейские провокации возможны, надо поберечь нашего любимого, единственного великого пролетарского поэта.
– Может, Сталину написать?
– Да к чему? Загромождать бесконечно занятого товарища Сталина такой, в его понимании, мелочью! На фоне стоящих перед Ним гигантских забот и задач такой ерундой! Потерпи, Володечка, все еще утрясется. А чтобы ожидание скрасить, у меня для тебя подарочек есть. И даже два.
– Есть, так давай! – с большевицкой прямотой прогудел беспартийный коммунист Маяковский.
– Неудобно на улице. К тебе зайдем? На одну минуту.
Поднялись по лестнице старого доходного дома, где поэту Революция выделила отдельную комнату в коммунальной квартире – и это помимо четырехкомнатной в Гендриковом переулке, куда он заселил свою «семью»: Лилю и Осю Брик.
Крохотная комнатёнка-лодочка, как справедливо заметил о ней сам постоялец в поэме «Хорошо!». И Ильич к стене прикноплен, что тоже в стихах описано: «
– Хочешь чаю, Аграныч? Раскочегарю примус.
– Нет, я на минуту. И вот что хочу подарить тебе. Считай, что с днем рождения, а то у тебя всегда толпа, неудобно было при всех. А вещь ценная, интимная. Ее, знаешь ли, и это факт, сам Пушкин Александр Сергеевич носил. Ты ведь классика-то нашего с парохода современности до сих пор еще не скинул, а? Уважаешь его, с ним по Москве прогуливаешься. Как там у тебя великолепно расписано: «
Он вытащил из бокового кармана тот самый перстень: витой, золотой, с сердоликовой печаткой, с иудейскими буквами. Поэт, несмотря на неприкрытую лесть, восхваления и
ebooksa