Я все скажу

* * *

После полубессонной ночи девушка проснулась рано. Сквозь полудрему Богоявленский слышал, как она плескалась в ванной, потом включила кофеварку на кухне. Потом снова поднялась к нему в спальню – пахнущая духами, со свежей укладкой, в новой блузке. Наклонилась и поцеловала его.

– Я помчалась. Не провожай. Позвоню тебе.

За те годы, что они то встречались, то не встречались, Кристинка достигла чинов известных: служила в большой компании начальником отдела маркетинга с двумя десятками подчиненных.

– А как же утренняя любовь? – спросил он, сжимая ее за бедра.

– Проспал ты свое счастье, – бросила она, высвобождаясь. Сбежала по лестнице, хлопнула дверью. С улицы было слышно, как завела мотор своего автомобильчика – «копейки» «БМВ».

Поэт поднялся и пошел открыть-закрыть ворота – пультиком, через окно кухни.

Сон растворился, и он отправился в душ. Струи горячей воды, хлещущие по телу, стимулировали работу мозга, и он волей-неволей думал: «Где же перстень? Его, наверное, полисмены изъяли как вещдок. И что теперь? Как заполучить его?.. Но сначала надо разобраться, кто и что про кольцо знает. Почему оно сыграло при убийстве актера столь роковую роль? Зачем убийце (или сообщнику) понадобилось снимать его с пальца Грузинцева? Почему его подкинули – и не кому-нибудь, а именно мне? Кто и как узнал о моем к нему интересе? Ведь я никому и ничего об этом не говорил!»

Вытерся, спустился по скрипучей лестнице. Дом у Богоявленского был старый. Он купил его с гонораров от первых опубликованных сборников и концертов – еще в девяностом году. Тогда, на изломе советской власти, многие коренные жители стародачного поселка Красный Пахарь потянулись за рубеж, в Штаты и Израиль. Имущество свое распродавали по тем временам задешево.

Гордился поэт своим приобретением страшно. Еще бы! В двадцать лет от роду купить на собственные заработанные деньги теплую дачу (слова «загородный дом» или «коттедж» тогда еще были не в ходу).

Сперва, когда ежедневное кручение держало его в городе, здесь жили родители. Потом он и сам стал находить вкус в деревенском бытье, а отец с матерью, напротив, потянулись обратно в столицу, ближе к поликлиникам-собесам.

За тридцать лет поэт не удосужился обиталище свое реконструировать или перестроить, латал только неизбежно возникавшие дыры: то крыша потечет, то газовый котел потухнет. Зато и ото всех жен, вылетавших из гнезда с куском богатства, свой домишко уберег.

Сейчас ходил по нему в полуголом виде, скрипел половицами и радовался: что не оказался в тюрьме, что приезжала к нему женщина, что провел он с ней славную ночку. Наконец, позавтракал и позвонил продюсеру Петрункевичу.

– О, Богоявленский! Ты на свободе? – хохотнул тот в ответ.

– А ты хотел, чтоб меня в СИЗО закрыли?

– Да что ты! Волновался за тебя. Готов был сам адвоката отыскать, да Кристина твоя меня опередила.

– Надо поговорить.

– Приезжай. Мы как раз сегодня натуру снимаем.

Натуру выбрали в городе Королёве – совсем недалеко от дома поэта, километрах в пятнадцати, если ехать в сторону Москвы. Продюсеры в целях удешевления процесса все чаще находили объекты (то есть места съемки) не в столице, а в ближнем Подмосковье. Там и квартиру (где действие происходит) можно снять дешевле, и с властями легче договориться, чтобы на улицах снимать.

Условились встретиться с Петрункевичем ближе к обеду. Тот выслал геометку своей локации.

Обиталище киношников было заметно издалека. Среди жилого квартала расположились автобусы – с гримерками и гардеробными, на огромных штативах стояли кинопрожекторы, освещая окна первого этажа, за которыми снимали кино. У нескольких шатров-палаток гужевались люди, временно не занятые в процессе.