Богоявленский вспомнил, что сам пару раз выступал в качестве актера. Внешность у него была, что там говорить, импозантная. Любой с первого взгляда мог поверить: да, это поэт! Высокий, стройный, без лишнего веса, с волнистыми волосами, вдохновенно закинутыми назад, – сейчас их чуть тронули искорки седины. Ему повезло по жизни: вряд ли чей-то лик из пантеона стихотворцев больше подходил званию пиита, нежели его, разве что Лермонтова, Блока или Есенина. Поэтому знакомые режиссеры порой приглашали его на роли мятущихся творцов.
Но быстро оказалось, что ни малейшего артистического таланта у Богоявленского не имеется. Перед камерой он был зажат, лицом играть не умел, говорил деревянным голосом. Ему самому было интересно, конечно, посмотреть, как все в кино устроено, но после двух эпизодов он от съемок стал отказываться.
Продюсер Петрункевич оказался на
Поэт с Петрункевичем отправились к другой палатке, где над судками с пищей царила веселая, полная женщина. Возле раздачи толпилась в рассуждении еды киногруппа. Актеры массовки и
– Прекрасно, надо записать, – пробурчал поэт, довольный, что его опять узнали.
Но Петрункевич взял только пластиковый стаканчик с кофе, его примеру последовал и Богоявленский.
– Ах, обижаете вы меня, Илья Ильич, своим плохим аппетитом! – воскликнула повариха. – И товарищу поэту плохой пример подаете.
– Ничего, на премьере отъедимся, – парировал продюсер и обратился к гостю: – Пойдем ко мне в машину.
Они забрались в припаркованный неподалеку «Гелендваген» Петрункевича. Как все физически маленькие люди, он предпочитал огромные, брутальные машины.
Едва они оказались внутри и захлопнули дверцы авто, поэт сразу обрушил на киношника то, что накопилось:
– Ну и какого черта надо было болтать?! На кой ляд трепаться ментам, что я искал встречи с Грузинцевым?! Якобы писал для него сценарий, которого на деле нет? Кто тебя за язык-то тянул, Илья?!
– Постой, постой. Это не я.
– А кто?
– Киношный мир очень маленький, все про всех знают.
– Но я-то говорил
– Я об этом тебе не обязан докладывать, но о твоем желании срочно сдружиться с Грузинцевым рассказал супруге своей, Надежде Михайловне. У меня от нее вообще секретов нет.
– А она, значит, раззвонила об этом всему вашему киношному мирку. И правоохранителям в придачу. Спасибо тебе, родной!
– Ну, ты меня, дорогой, в ситуации со знакомством с Грузинцевым использовал втемную. И даже не предупреждал держать язык за зубами.
– Ладно, проехали. Буду теперь знать, тебе рассказывать – все равно что в дырявое решето. А теперь скажи мне: что ты знаешь о перстне? – И поэт повернулся вполоборота, чтобы не упустить реакцию продюсера.
– О перстне? О каком перстне? – удивился Петрункевич, как показалось, натурально.