– Послушай, меня подозревают в убийстве. Я сутки провел в камере. Имею право задать тебе, как свидетельнице, пару вопросов?
– Хорошо, пошли.
На служебном входе висел огромный портрет Грузинцева – молодого, красивого, в траурной рамке, возле него возлежали цветочки.
– У меня до сих пор сердце колотится и все дрожит, когда вспоминаю… – проговорила Ольга глубоким, артистическим голосом. – Вот бы очнуться ото сна, а он здесь, с нами.
– Ты спала с ним?
– Ой, фу, ну что ты, право! Прям в краску вогнал.
Они шли по коридору в сторону грим-уборных.
– Значит, да, – подытожил ее двусмысленный ответ поэт.
– Очень, очень давно, – проговорила Красная театральным шепотом. – Это все совершенно забыто. Остались лишь дружба и хорошее отношение.
– А ревность?
– Ревность? – Она захлопала глазами. – К кому?
– К нему. К жене его нынешней.
– Ах что ты! Те уголья давно прогорели. Даже если б захотела, не сумела бы разворошить. А я
Богоявленский сменил тему.
– А что ты знаешь о перстне?
– О перстне? Каком еще перстне?
– Он был на пальце Грузинцева. В момент убийства исчез, а потом обнаружился в моей сумке. Понимаешь, почему-то именно там! В моей комнате!
– Да что ты! Да-да, кольцо на пальце Андрюшеньки я припоминаю. Ты говоришь, исчезло? Как интересно! То есть я хотела сказать: загадочно! Странно! Страшно!
– А ты не знаешь, откуда эта печатка у Грузинцева взялась? Вы же с ним общались. В театре служили вместе. Может, он хвастался, где кольцо купил? Или кто ему подарил? Объяснял историю этого перстня? Гордился им? Неужели разговор не заходил?
– Да, я припоминаю. В какой-то момент он стал с тем кольцом приходить на репетиции (но на спектакли, по-моему, никогда), однако ничего про него не рассказывал. Ни-че-го. А зачем оно тебе? Почему ты так с него разволновался? – Говорок вдруг выдал ее южное, провинциальное происхождение: «