Периферические монстры из дремучего леса

– Да не шуми ты так! Всякую тварь еще разбудишь.

– Какую тварь? – говорю, а сам опять равновесие теряю и посох-копье громком плашмя на воду падает.

– А ты погоди немного, – невозмутимо отвечает Микола с явным сарказмом и не останавливаясь – Сам скоро увидишь.

– Хорош нагнетать, слышь, – говорю, но теперь уже ровнее иду.

Нагнал-таки подлец страху.

Шли мы так долго, молча, в основном. Говорить не хотелось потому, что голоса в таком молоке сразу в призраков превращаются. Я старался больше не шуметь, но выходило это у меня через раз. Из тумана то там, то здесь проглядывали плоские островки с темными корягами и колючими кустами. На сушу мы не забирались, пока силы позволяли идти вперед.

Мы не знали времени, но где-то через час вышли к странному месту. Туман чуть расступился и вода почище стала. Слева от себя я заметил широкий зеленый лист и на нем луковидный белый цветок на коротком стебельке качается. Похож немного на кувшинку, но форма у него чудная.

Я как Миколе на цветок показал, так он сразу переменился в лице, будто призрака увидел. Он быстро проводника-головастика за отросток хватает и поворачивается с ним ко мне. Весь серьезный такой и молчит. В руке сердце на хвосте болтается и продолжает судорожно биться, а капли крови в болота падают и расплываются алыми пятнами.

Кап-кап. Кап-кап.

– Чего ты? – говорю.

А он мне:

– Тсс!

Замерли мы с ним и почти не дышим. Скоро слышу: по воде раздается тонкий высокочастотный звук, почти незаметный, словно вдалеке гадюка своей погремушкой трясет.

– Это Курсис Эпиктус, – говорит Микола шёпотом. – Открой сумку, дальше сами пойдем.

Микола закинул сердце в рюкзак, а я его плотно на молнию закрыл, чтобы проводник не сбежал.

– Что за Курсис? – спрашиваю погодя.

А Микола уж из воды копье вытащил и над собой занёс, как индеец с амазонских лесов. И стоит такой в молочный туман глядит, что-то там выглядывает.

А я чего, хуже? Тоже так же с копьем встал. Стоим, как два индейца и погремушный треск этот проклятый никак не кончается.

– Так что за Курсис? – повторяю шёпотом.

– Цветок гадский.