Второе сердце

22
18
20
22
24
26
28
30

«Чем только я его драть буду: ремня порядочного в доме нет, одни подтяжки?!.»

Вторая половина февраля — это уже, считай, весна, так же, впрочем, как вторая половина ноября — уже зима. Календарь календарем, а природа правит по-своему…

Необходимость командировки возникла неожиданно, вчера после обеденного перерыва, и поэтому ему пришлось срочно заканчивать — без него будет некому — последние годовые отчеты, задержаться на службе допоздна, взять часть бумаг домой, а теперь вот самому отправлять их в министерство. Хорошо, хоть о билете начальство побеспокоилось — сгоняло курьера.

Задание и удостоверение ему выписали на две недели.

Дней за десять, однако, вполне можно будет управиться, если постараться и если не случится ничего непредвиденного. Правда, День Советской Армии придется все-таки отмечать вне дома. Но ничего, за «днем мужчины» недалеко и Женский день… Наверстаем!

В помещении почты было многолюдно, к нужному ему окну тянулась унылая очередь — человек десять. Кресло за стеклянной перегородкой пустовало, покинутое, видимо, не сию минуту: женщина с коробкой в руках, ответив Сергею со вздохом: «Да я, я — последняя!» — выразительно покачала головой.

Дождавшись следующего за собой, он отошел в угол зала, распаковал, разноцветно перемазав пальцы рук, бандероль, бросил в урну хрустящий комок бумаги.

— Девушки! Нельзя ли там нашу хозяйку позвать? Сколько же мы ждать должны?! — не выдержала женщина с коробкой и села на освободившийся в этот момент диванчик у стены — в тщетном ожидании какого-либо ответа. Обратилась она к девушкам вообще, и потому ни одна из них головы не подняла, сделав вид, что просьба конкретно к ней не относится.

Сергей неторопливо вернулся в очередь. Почти сразу же из дверей задней комнаты служебного помещения появилась хозяйка их окошка: кресла, стола, весов, рулона упаковочной бумаги, банки с клеем, банки с постоянно подогреваемым на электроплитке сургучом. Выражение лица хозяйки было неприятно-вызывающим: «Вот уж — и в туалет нельзя сходить!»

Очередь облегченно вздохнула и оживилась. Довольная собой, женщина с коробкой осталась сидеть на диванчике, и Сергей стоял теперь за не замеченной им ранее девочкой лет двенадцати, с некрасивым лицом, симпатичным в то же время своей серьезной задумчивостью, отрешенностью от происходящего вокруг.

Ранец-портфель на ее спине был неумело зашит по шву тонкими нитками; шапка и пальто казались поблекшими — вероятно, после неоднократных химчисток. Сергею вдруг подумалось, что так же неказисто выглядел лет двадцать пять назад он сам, в донашиваемых после старшего брата брюках, куртках, ковбойках. Двадцать пять лет — вечность целая!.. За последние годы он привык видеть детей, как правило, хорошо, словно чуть-чуть празднично одетыми, отчего сейчас и смутился, глядя на девочку. Нет, на ней были не обноски, все — свое, для нее покупавшееся, только самое, пожалуй, дешевое, из ассортимента магазина уцененных товаров.

Солидный мужчина, стоявший впереди девочки, протянул приемщице объемистый пакет:

— Авиа… заказная!

Женщина с коробкой, поднявшись с диванчика, втиснулась перед Сергеем: освобождая ей пространство, неловко тесня своего заднего, он понял, почему не заметил девочку раньше — этот тонкий саженец между двух могучих дерев.

Отвалившись от окошка, мужчина тщательно изучил полученную квитанцию, спрятал в бумажник и направился к выходу.

— Мне, пожалуйста, открытку… вон ту, с орденом… к празднику Советской Армии… — Девочка, привстав на цыпочки, протянула в окошко пятнадцатикопеечную монету.

— Что ж ты из-за одной… — начала было приемщица, но, осекшись, молча подала открытку и сдачу.

Пока оформляли коробку женщины, пока упаковывали его бумаги, Сергей непроизвольно продолжал наблюдать за девочкой. Она сняла ранец-портфель, выждала, когда освободится стул, аккуратно села, достала авторучку и, подложив один из разбросанных по столу бланков телеграмм под открытку, начала писать — медленно, не отвлекаясь по сторонам, время от времени останавливаясь в раздумье и шевеля обветренными губами. Отойдя на минуту из очереди — заполнить адресный бланк для бандероли, он постеснялся взглянуть, что она там выводит… Выходя на улицу, оглянулся в последний раз: девочка опускала открытку в громоздкий почтовый ящик, в щель для иногородних писем.

Ослепленный солнцем, он остановился закурить. Попавшаяся сигарета оказалась порванной, он полез достать новую и услышал за спиной хрипловатый голос:

— А ты что здесь делаешь, Марина?