— Как он?
— Все хорошо, кажется: по утрам зарядку делает — через скакалку прыгает. Гуляет помногу… Только — грустный. И музыку не слушает.
— Ничего, Вера Ивановна! Дайте время, дайте время!
Роман сидел с раскрытой книгой в ладонях на зеленой травке кресла под радужным мухомором торшера.
— Привет, Роман! Что почитываем?
— Привет. Почитываем-то? Разное… Садись. Кофе сварить?
— Не хочу. Ничего не хочу. Музыку…
— Магнитофон испортился. А починить некому — папаня опять улетел в свой Казахстан, я же, ты знаешь, в этих механизмах ни бельмеса не смыслю. И в ателье все не соберусь позвонить.
— Ну, обойдемся без музыки. Как твои дела?
— Без изменений. Слово в слово могу повторить то, что говорил в прошлый раз.
— А что невесел?
— Так ведь — без изменений…
Они помолчали. Тарасову и хотелось оттянуть главный момент разговора, поболтать о каких-нибудь пустяках, да на ум ничего не шло.
— У меня тут появились кое-какие соображения…
— Выкладывай.
— Помнишь, когда мы с тобой из клиники домой ехали, ты попросил вернуть тебе сердце и я обещал?
— Было такое.
— Так вот, я могу свое обещание выполнить. Вернуть…
— Заспиртованное, в банке, накрытой газеткой, перевязанной обрывком бинта, — так, что ли?
— Нет, зачем же… Я закончил свой эксперимент, и он мне удался. Я починил твое сердце. Надеюсь на этом деле защитить докторскую. Твой «мотор» работает — лучше не надо, испытал на всех режимах — на сто лет хватит. Могу вернуть в полном смысле — тебе в тебя. Как ты на это смотришь?