Он взял ее руку и, повернув ладонью вниз, молча раздвигал поочередно пальцы — от мизинца к большому и обратно, и снова — от мизинца к большому. Клавдия поправила прядь волос на его виске и покраснела. Он вновь удивился своему абсолютному спокойствию, вспомнив, как вздрагивал, бывало, от этого ее прикосновения, как бухала в висках кровь и пересыхали губы.
«Сварить тебе кофе?»
«Свари, пожалуй…»
Роман поспешно отпустил руку — с каким-то облегчением отпустил — и пошел на кухню.
Наполняя зернами кофемолку, держа ее, жужжащую, в руках, засыпая кофе и сахарный песок в джезву, ожидая, пока поверхность воды покроется густой пенкой, он отстраненно думал, что же все-таки получается. Там, в комнате, сидит женщина — его единственная, его любимая, с теми же веснушками в разрезе пушистой кофточки, с коричневым шрамиком на левом колене, с привычкой время от времени проводить кончиком языка по верхней губе; женщина, которую он всегда желал, которую полгода не видел. Сидит и ждет, когда он угостит ее кофе по-турецки, а кофе в джезве медлит, и Роману постыдно хочется, чтобы подольше не прорывал пенку первый пузырь закипевшей воды — сигнал готовности напитка древних янычар… А пили ли янычары кофе?..
Она сказала, сделав глоток: «Ты не разучился…» — и потрогала кончиком языка верхнюю губу.
Он плеснул себе в стакан пепси-колы.
«Надо спросить Виктора: может, и мне кофе не повредит теперь — хоть понемногу и нечасто. А то всю жизнь варю для других…»
Они молча пили — каждый свое, пауза затянулась, и Клавдия, поставив пустую чашку, наморщила лоб.
«Что же это с нами происходит, Роман? Ты можешь мне что-либо объяснить?»
Он знал, что в конце концов услышит этот вопрос, но, не имея достаточно вразумительного ответа, по-детски — авось учитель не вызовет к доске — надеялся на какие-нибудь неожиданные обстоятельства, которые бы избавили от необходимости отвечать или по крайней мере помогли отсрочить эту необходимость.
«Я и сам ничего не пойму. Наверное, все оттого, что оно, — он ткнул пальцем себе в грудь, — оно не любило тебя… возможности такой не имело. Донор-то мой даже не подозревал о твоем существовании на белом свете, И оно… Я никак не могу с ним сладить! Молотит, молотит, а обо мне как будто и ведать ничего не желает. Я — сам по себе, оно — само по себе! Я даже музыку не пишу. Знаю, что могу написать, а писать не могу. Дурацкое, поверь, состояние».
Древний диван осторожно скрипнул и снова выжидающе затих.
«Конечно, это должно когда-нибудь кончиться, непременно должно, но — когда? И как?»
«Налей мне еще полчашки».
«Остыл, наверное».
«Ничего».
«Давай я все же подогрею…»
Когда Роман вернулся, она стояла лицом к сумеречному окну и обернулась не сразу.
«Спасибо, мне расхотелось. Пора уже…»
ebooksa