1888

Женщина засунула руку в сумку, что-то сжала в ней и стала медленно подходить, скрипя просохшими досками пола.

Когда расстояние уменьшилось настолько, что Анна почти нависла надо мной, я встал, а она быстрым движением руки вынула из сумки штопор и приставила его к моему животу.

– Вы считаете, что не в моих силах снова сесть за решетку? А? – сквозь зубы, но довольно внятно произнесла Анна. – Думаете, что я снова не смогу выщипывать перья и изготавливать щетки, мистер Брандт?

Пытаясь перебороть охватившее меня сильное беспокойство и остаться в состоянии хладнокровия, я сделал вид, что не боялся ее, хотя чувствовал неприятный озноб по всему телу. Анна выглядела страшнее и убедительнее представителей лондонских синдикатов.

– Если вы ничего не боитесь, – деланно холодно сказал я, отводя штопор в сторону, – то почему не прикончите своего нищего мужа-ревнивца за ненадобностью? Почему продолжаете мучиться от его преследований?

– Он пообещал собрать вторую часть суммы, добавить ее к деньгам моего дяди, оплатить переезд труппы и организацию выступления.

– Миссис Гамильтон, вы вновь создали себе запутанную историю и вскоре, если не будете обращать внимание на детали, обретете провал, как восемь лет назад.

– Что вы имеете ввиду?

– Когда вы посетили меня в ванной, то обмолвились, что будете встречать своего мужа в городском порту, что странно. Письмо от него прислано из Портсмута и добираться до Лондона он должен был поездом. Кого вы ждали?

– Свою труппу.

Ее лицо наморщилось глубокими складками, собравшись в отвратительную гримасу, полную чем-то малоприятным и злым, но при этом она скептично молчала, ожидая, что я ей отвечу.

– После того, как срок наказания за кражу истек, мать не приняла вас обратно в семью, оставив без средств к существованию с убыточным делом в виде театральной труппы. Вы выскочили замуж за старого юриста, готового на все ради своей молодой возлюбленной, и разорили его. В это же время каким-то образом вы узнаете, что Бенедикт собрал приличную сумму для поездки в Швейцарию, поэтому просите его и своего мужа последний раз профинансировать постановку в Лондоне, заверив в ее успехе. Как давно живете в Бирмингеме?

– Дядя сам рассказывал о лечении в письмах, – ухмыльнулась она. – Никогда не была в этом городе.

– Бывали, – ответил я, выхватил штопор из ее рук и пошел открывать вино. – Изначально мне показалось, что вы не сильны в английском языке, знаете мало слов, поэтому так долго соображаете, но сейчас, когда вы были злы и не следили за своим произношением, то наружу вырвался специфичный, имеющий звонкие окончания диалект брумми, характерный для жителей Бирмингема. Чтобы перенять их произношение, нужно не месяц и не два находиться среди носителей языка.

– Муж разорился, – нервно произнесла гостья, постукивая ногтями по крышке пианино. – Клиентов у Филиппа всегда не хватало, он иногда работал себе в убыток. Несколько лет назад мы с ним переехали в Англию, в Бирмингем. Он нашел работу, заставил меня на время забыть о своей мечте и потребовал начать трудиться вместе с ним. Пока мы жили в Бирмингеме, труппа пересылала мне письма Бенедикта из Санкт-Петербурга.

– Интересно придумано, – протянул я. – А как же адреса?

– Я подделывала конверты, раз в полтора месяца приезжала в Лондон, кидала письмо в дядин почтовый ящик и уезжала обратно к мужу. Мистер Брандт, прошу, сделайте так, чтобы дядя и его семья ничего не узнали.

– Без проблем. Тогда вы откажитесь от денег, предназначенных для лечения Эбигейл.

– Но… я же останусь без всего в обоих случаях.

– Почему? Мистер Мур не будет осведомлен о прошлом племянницы, и у нее останутся любящие родственники. В конце концов, семья важнее любых денег, – с насмешкой ответил я, откупорив бутылку. – Подумайте над этим.