1888

«Как же тяжело быть мало-мальски начитанным человеком среди людей, ничем незаинтересованных и ограниченных скучной повседневностью!» – подумал я, морщась от запаха винного перегара, исходящего от миссис Гамильтон, чья голова была бо́льшую часть времени повернута в мою сторону.

Анна обессилено простонала и попросила меня подержать сумку, в которой, как оказалось, лежала еще одна бутылка вина, брякнувшая о нечто металлическое.

– Мне так плохо, – пробубнила она и остановилась, прижавшись плечом к стене из портлендского камня.

– Вино просится наружу?

– Если бы! Я не переношу высоту. Даже второй этаж вызывает у меня дрожь в коленках, – ответила женщина и отдернула рукав платья, оголив предплечье с глубоким шрамом. – В одной из сцен героиня, которую я иг… играю, стоит на небольшой доске, и ее поднимают. В последний раз веревки не выдержали, конструкция развалилась и упала вниз. Я получила перелом… и.. фу… секунду… голова кружится… и распорола руку о декорации.

– Так зачем же вы согласились на мое предложение подняться на обзорную площадку?

– Эбигейл сказала, что мне обязательно стоит полюбоваться на город с собора Святого Павла. С завтрашнего дня начинаются репетиции, и у меня не будет времени наслаждаться прогулками. Спасибо вам за то, что составили мне компанию.

– Я здесь только потому, что даю вам шанс убедить меня в том, что вы не последняя дура.

На самом деле все было гораздо проще: во-первых, мне очень хотелось посетить место, где много лет назад я сделал своей бывшей жене предложение выйти за меня замуж, а во-вторых, на обзорной площадке всегда было многолюдно, и кто-нибудь мог помочь пьяной женщине добраться до дома.

До конца лестницы оставалось всего несколько ступенек. Мне очень хотелось скорее посмотреть на захватывающий вид вечернего города и, не дожидаясь, пока Анна вновь почувствует себя хорошо, я торопливо начал подниматься наверх.

Мне нравилось наблюдать за Лондоном с высоты, видеть занятых людей, запертых в каменных клетках, чьи головы были заняты обычными человеческими вопросами: о работе, семье, о том, где взять денег, как дожить до конца недели, месяца, года, и как половчее уехать с этой проклятой земли в теплые края.

Иногда их одинаковые лица ненадолго оживали и пытались вести непримиримую борьбу за то, чтобы сделать мир немного совершеннее, но, видя, что их меньшинство, они снова застывали в посмертных масках, предпочитая не выделяться из толпы.

– Красиво, – сказала миссис Гамильтон, которая едва стояла на ногах. – Жаль, что вечернее небо омрачает дым городских труб.

Она нагло и близко подошла, почти вплотную, игнорируя все мои тщетные попытки культурно отойти от нее.

– Что вы все ко мне пристаете? – поинтересовался я, краем глаза заметив, как Анна собиралась положить голову на мое плечо. – В самом деле, совершенно извели!

– А? – опомнилась женщина, словно проснувшись после долгого сна. – Извините меня, бога ради! Это все хмель и жизнь со старым козлом.

Миссис Гамильтон не смотрела вниз и крепко вцепилась руками в каменную холодную балюстраду. По ее шее побежали мурашки, ноги подкосились и стали ватными, а сама женщина тяжело и громко выдыхала через рот, плотно сжимая глаза.

– Чем вы занимались, пока не было возможности поставить оперу? – спросил я. – Вы говорили, что работали. Где? Кем?

– Везде, где придется. Сейчас я занимаюсь личным самосовершенствованием.

– Как интересно. Жалко, наверно, что за такую тяжелейшую работу никто не платит, – ответил я, созерцательно смотря в даль и щурясь от поднявшегося ветра. – На нашем веку каждый второй пытается выиграть гонку в самосовершенствовании, похоронить страх быть отвергнутым обществом или быть хуже кого-то. Общество забывает жить в ладу с собой, отстраняется от того, кем оно является на самом деле. Если бы люди, подобные вам, Анна, действительно стремились улучшить свои используемые навыки, а не просто изучали то, что будет лежать в голове ненужным балластом, навязанным толпой, которой вы хотите понравится, то саморазвитие имело бы смысл.