Отыграть назад

«Нет! Нет!» – чуть не выпалила Грейс. Насчет этой сумочки она была уверена. Абсолютно уверена. Она стояла в комнате на втором этаже, битком набитой женщинами и одеждой. Грейс вспоминала тот самый день рождения, большую оранжевую коробку. И то, как они потом вдвоем хохотали над тем, как Джонатан сел в лужу, когда заявился в магазин «Гермес», намереваясь быстренько приобрести сумку и уйти. Это был смешной рассказ, скромная и потешная история, из-за которой Грейс еще сильнее полюбила мужа за такую милую наивность, за его способность упорно добиваться своего, даже от надменных продавцов, которые открыто посмеивались над ним. Но и эта история оказалась фальшивкой. Грейс вышла из здания с сумкой «Биркин» и оставила ее, в том же упаковочном мягком оранжевом мешочке, в мусорном контейнере на углу Восемьдесят первой и Мэдисон-авеню.

Хотя бы больнее ей уже не стало.

Боль вызвало кое-что другое. Фотографии: множество альбомов, фото в рамках на стенах повсюду, а еще отдельные особенно удачные снимки, где все они были застигнуты «врасплох» – ее муж, ее сын и она сама. Одного Джонатана удалить с них было невозможно, а Грейс не могла и помыслить, чтобы забрать эти снимки домой. Но и просто так выбросить их она тоже не могла. Ведь это была ее история и история ее сына тоже. Фотографии должны были храниться в доме Евы на Лонг-Айленде, именно там. Ее отец, в момент, когда его посетила невиданная доброта, согласился приехать к ней специально, чтобы забрать их. Это произойдет завтра, и фотографии окажутся там, где Грейс не придется их постоянно видеть. И они останутся там до тех пор, пока Генри – а может, и она сама, – не будут готовы забрать их назад.

И еще отец должен был привезти сервиз ее матери, все двадцать предметов лиможского фарфора «Хевиленд Арт Деко». Упаковывала его сама Ева. Сервиз тоже отправится в Коннектикут, и Грейс обязательно найдет место для него в своем маленьком простоватом домике. Это небольшое событие подняло ей настроение на фоне всепоглощающего уныния и печали. Грейс попыталась (но ей показалось, что безуспешно) передать Еве, как высоко она оценила подарки, но Ева почувствовала себя так же некомфортно, как и сама Грейс, когда дело дошло до этого фарфора. «Не глупи, – сказала она. – Если бы я только знала, что тебе хочется забрать этот сервиз себе! Ты ведь ни разу даже не намекнула. У меня же этого фарфора больше, чем достаточно, Грейс, и тебе это хорошо известно».

И все остались довольны.

Грейс снимала простыни с сушилки и, как могла, складывала их, когда зазвонил городской телефон, и консьерж доложил, что к ней пришел детектив. На секунду Грейс сделала вид, что не понимает, что все это может означать. Простыня у нее в руке была еще теплая. Ткань хорошего качества, да и цена достаточно высокая. Она была бледно-желтая или даже цвета небеленого сурового полотна. Наверное, раньше такой цвет называли беж, но теперь, как отметила Грейс, никто не говорил о простынях, что они бежевого цвета. Изъянов у простыни не было, только вот Грейс на ней спала и занималась любовью с Джонатаном. Она не могла начинать новую жизнь со старыми простынями с супружеского ложа.

Полицейский появился через несколько минут, и Грейс встретила его у входной двери. Теперь у нее в руках оказалась другая простыня, натяжная. Она никогда не умела складывать натяжные простыни, и сейчас у нее тоже получалось не очень красиво. О’Рурк вышел из кабины лифта немного смущенный.

– Привет, – поздоровалась Грейс. – А где же ваша лучшая половина?

Он обернулся. Консьерж закрывал за ним решетчатую дверь лифта.

– Простите, что побеспокоил, – вместо ответа извинился О’Рурк. – Вы стирку затеяли?

– Упаковываю вещи. Хочу отдать простыни в благотворительную организацию. Просто хотела перед этим их постирать.

– Понятно, – ответил он, глядя мимо нее в открытую дверь. – Ух ты! А вы действительно съезжаете.

– Действительно, – подтвердила Грейс. Терпение у нее заканчивалось, и было очень трудно держать себя в руках.

– Можно мне зайти на минутку?

– Можно все и так сказать. Пожалуйста, – попросила она. – Я полагаю, вы пришли сюда для того, чтобы что-то сказать мне.

О’Рурк мрачно кивнул.

– Я пришел сказать, что мы определили местонахождение вашего супруга. Мой партнер поехал туда, чтобы решить вопрос о его экстрадиции. Может быть, вам лучше присесть? – спросил он, как будто разговор происходил не у нее дома.

Грейс толкнула дверь и закрыла ее, посмотрев на свою руку. Казалось, что рука существует вне тела, сама по себе, но Грейс сделала вид, что все в порядке.

– Это настоящее потрясение, – продолжал О’Рурк, как будто Грейс до сих пор не осознавала этого. – Вам бы лучше присесть.

Они пошли на кухню. Грейс положила кое-как сложенную простыню в коробку для пожертвований. Затем послушно устроилась напротив полицейского за грязным кухонным столом.