Отыграть назад

– Я ничего не понимаю. Я думала, все это как-то связано с тем, что случилось с миссис Альвес.

– Совершенно верно, – ровным тоном подтвердил Мендоза. – Еще как связано с миссис Альвес. Поэтому я снова спрошу вас: где же ваш муж, миссис Сакс?

– Я полагаю, мой муж никогда даже в глаза не видел миссис Альвес.

– Так где же он? В вашей квартире на Восемьдесят первой улице?

– Что? – Грейс удивленно уставилась на полицейского. – Нет. Конечно же нет.

– А почему «конечно нет»? – удивился О’Рурк. В его голосе слышалось совершенно искреннее изумление.

– Ну… потому что… – Потому что, если бы Джонатан находился в квартире, она не провела бы последние двадцать четыре часа, охваченная болезненным страхом. Она бы точно знала, что он там. Она бы многое не понимала, но зато знала бы, где он. Но Грейс, разумеется, не могла дать им таких объяснений. Ведь все то, что сейчас происходило с Джонатаном, с ними обоими как супружеской парой, не имело к полицейским никакого отношения. И вместо этого Грейс произнесла: – Потому что… С какой стати ему сейчас быть в квартире? Я же сказала вам, что он на медицинской конференции. А если бы он сейчас находился здесь, в городе, то был бы на работе. Но его здесь нет.

Оба полицейских нахмурились. О’Рурк сложил губы трубочкой и чуть наклонил голову. Свет от лампы наверху отразился на его лысине.

– А работа его где?

Он произнес это как-то очень уж осторожно, словно боялся дойти до кульминационного момента. В этом было что-то жестокое, но в то же время в вопросе чувствовалась и некая жалость к женщине. Тем не менее фраза прозвучала так ядовито, что Грейс невольно вздрогнула. Оба полицейских молчали и смотрели на нее в ожидании ответа. Они оба сидели в куртках, хотя в комнате – Грейс только что почувствовала это – было достаточно жарко. Что это? Они умышленно не снимали верхнюю одежду? Или в городе, как правило, в помещениях всегда очень жарко? Сама Грейс сняла пальто и, свернув его, уложила на колени, где оно сейчас и высилось неровной горкой. Она крепко прижимала его к себе, как будто оно могло от нее убежать. Ей было жарко. Иначе она не стала бы его снимать, потому что, снимая пальто, ты как бы даешь понять, что намереваешься задержаться. А ей не хотелось задерживаться тут ни секунды дольше, чем требовалось.

Неужели им не жарко? О’Рурку, лысому парню, явно было жарковато. У него уже от пота блестел лоб. Или лысина. Короче, то место, где должны были начинаться волосы, если бы они у него имелись. Второй полицейский тоже, судя по всему, чувствовал себя не вполне комфортно. А может быть, они выглядели так из-за того, что оставались в куртках. Причем куртки на них сидели отвратительно и пузырились в области подмышек.

И вдруг, совершенно неожиданно и без всяких на то предупреждений со стороны, Грейс вдруг как наяву увидела образ самой себя, висящей на краю утеса, удерживаемой тросами. Но тросов было вполне достаточно, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Эти тросы всегда были при ней, и она сознавала это: стабильность, крепкое здоровье, деньги, образование. И она была достаточно умна, чтобы по достоинству оценить все то, что поддерживает ее по жизни. Но только теперь эти тросы… начали лопаться. Рваться. Один за другим. Она даже слышала этот хлопающий звук. Правда, пока еще все оставалось по-прежнему, то есть в порядке. Тросов оставалось достаточно для того, чтобы удержать ее наверху. Да и она была не такая уж и тяжелая. Не так много требовалось этих тросов.

– Он работает в Мемориальном центре Слоуна-Кеттеринга. – Грейс попыталась вложить в эти слова как можно больше серьезности, чтобы полицейские осознали всю важность момента и прониклись уважением, если не к ней, то хотя бы к этому известному учреждению. Как правило, людям хватало одного только упоминания Центра. Правда, теперь, даже произнося эти слова, какая-то часть ее самой даже удивилась: «Не в последний ли раз я это говорю?» – Мой муж доктор.

– Доктор… чего?

– Он врач. Педиатр-онколог. Лечит раковых больных, – добавила она, если они уж совсем полные идиоты. – Детей.

Мендоза откинулся на спинку своего кресла. В воздухе повисла долгая и тяжелая пауза. Казалось, он сканирует Грейс, пытаясь обнаружить в ее словах некую закодированную информацию. Затем, судя по всему, он все же сделал для себя какие-то выводы.

На столе стояла коробка. Самая обычная коробка для хранения документов, ничего особенного. Она находилась здесь с самого начала, когда эти трое только пришли сюда и расселись по местам. Наверное, поэтому Грейс и не обратила на нее никакого внимания. Но сейчас Мендоза потянулся за коробкой и придвинул ее поближе к себе. Затем снял с нее крышку, бросил на соседний со своим креслом стул и извлек из коробки папку. Она оказалась не очень толстой. Хороший знак, да? По крайней мере в медицине толстая папка всегда хуже, чем тонкая. Когда полицейский раскрыл ее, Грейс с удивлением увидела знакомый логотип больницы в виде стилизованного кадуцея, в котором жезл Асклепия был направлен вверх стрелой, а обвивающие его змеи превратились в постмодернистские кресты. Грейс внимательно разглядывала этот простой образ в полном оцепенении.

– Миссис Сакс, – сказал Мендоза, – возможно, вы этого не знаете, но ваш муж больше не работает в Мемориале.

Щелк!

На секунду она была захвачена врасплох и никак не могла сообразить, что же поразило ее больше – то, что он сказал, будто Джонатан больше не работает в больнице, или то, что он упомянул такое знакомое, но мало известное посторонним название этой больницы.