Обычные или нетравматические воспоминания совсем другие: никогда не бывает такого периода, когда мы не в состоянии вспомнить, каким был наш выпускной в колледже или как прошел день нашей свадьбы. Обычные воспоминания не забываются полностью, чтобы всплыть в памяти позже, — так бывает только с травматическими. Если бы кто-то спросил вас об одном из самых счастливых дней в вашей жизни, вы, вероятно, ненадолго задумались бы, начали улыбаться и вспомнили бы начало, продолжение и конец такого дня. Вы без проблем смогли бы рассказать историю об одном из счастливейших дней своей жизни, и эта история была бы выстроена вполне логично. А травматические воспоминания являются хаотичными, нечеткими и не соответствуют хронологии событий. Мы можем перепутать то, что случилось с нами в возрасте семи лет, с тем, что произошло, когда нам было двенадцать. Все эти осколки хаотично перемешаны, а раз у нас не было шанса собрать их в одно целое и выкинуть из головы, мы не можем с легкостью вспомнить, что и когда произошло.
Можно ли доверять травматическим воспоминаниям?
Травматические воспоминания хаотичны, постоянно ускользают из памяти и не поддаются полному воспроизведению, поэтому многие жертвы травмы терзаются сомнениями, не выдумали ли они то, что считают своими воспоминаниями. Прожив всю жизнь, не задумываясь, что когда-то нам причинили боль, мы можем вдруг столкнуться с чем-то, что пробудит в нас ужасающее воспоминание, и это покажется нам невероятно странным. Мы можем посчитать, что такого просто не может быть и, должно быть, мы сходим с ума! А ведь воспоминание может и не вернуться сразу же целиком. Мы можем вспомнить лишь ощущение или увидеть себя в опасной ситуации, а понять логику произошедшего из такого воспоминания невозможно.
Несколько лет назад ко мне обратился за помощью клиент с симптомами депрессии. Из-за своего состояния он набрал лишний вес, расстался с девушкой, отношения с которой длились два года, да и учеба в колледже давалась ему с огромным трудом. Родители молодого человека настояли на том, чтобы он обратился ко мне. Месяцами мы работали над навыками, которые помогли бы ему справляться с негативными и демотивирующими мыслями, и постепенно дело пошло на поправку. Через полгода после начала терапии его семья отправилась в путешествие на восток, чтобы встретиться с дальними родственниками, которых они не видели много лет. Мой клиент немного беспокоился из-за этой поездки: он не видел никого из этих родственников с тех пор, как был маленьким мальчиком, к тому же до этого он не пропускал ни одного из наших еженедельных сеансов с самого начала терапии. Мы снова проговорили все инструменты, которые доказали свою эффективность в его случае, подготовились к путешествию и договорились о сеансе по телефону. Я помню, как думала, что поездка может пойти ему на пользу, потому что он сможет протестировать новые навыки в безопасном месте в окружении родных, которые о нем заботятся. По моему мнению, путешествие должно было помочь ему обрести уверенность в себе, которой ему недоставало, и я с нетерпением ждала беседы по телефону, чтобы узнать, как у него дела.
Через несколько дней после его отъезда я получила голосовое сообщение, где он в панике умолял меня позвонить ему прямо сейчас. Он точно был не в порядке и нуждался в помощи. Я была шокирована, а когда мы созвонились, услышала, что клиент крайне взволнован. Молодой человек рассказал мне, что накануне он с семьей встречался за ужином с родственниками, и когда дядя его обнял, он вдруг что-то вспомнил. Сначала он не мог понять, что именно всплыло в его памяти, но он был уверен, что начал вспоминать, как с ним произошло нечто плохое в компании его дяди. Он сказал, что запах дядиной туалетной воды пробудил в нем воспоминание о том, как он стоит в одних плавках в каком-то сыром подвале и как ему страшно. Он увидел себя без одежды в чуть желтоватой ванне и кого-то, кто его мыл. Клиент рассказал мне, что сразу же ощутил тошноту и весь вечер провел «в полной отключке», не понимая, что происходит. К сожалению, из-за того, что контакт с насильником после такого долгого периода пробудил в нем глубоко спрятанные травматические воспоминания, а само открытие стало сильным шоком, он оказался в диссоциативном состоянии. Мы общались каждый день, пока не завершилась поездка, я посоветовала ему держаться как можно дальше от дяди. Неделя выдалась непростой, но он справился, а когда вернулся, мы начали работать над его травмой.
Некоторым людям кажется неправдоподобной идея существования подавленных воспоминаний (это явление также называется диссоциативной амнезией): по их мнению, невозможно забыть, если с тобой случилось нечто столь ужасающее. Но вспомните, что такие воспоминания являются одним из диагностических критериев ПТСР: «невозможность припомнить важные аспекты травматического события (или событий) (главным образом, в силу диссоциативной амнезии, а не в силу таких факторов, как черепно-мозговая травма, употребление алкоголя или наркотиков)»[70]. Исследователи годами спорят, являются ли подавленные воспоминания реальными, но, честно говоря, мне неважно, кто прав и к каким выводам пришли эти исследователи, мне намного важнее помогать своим клиентам и подписчикам чувствовать, что их слышат и понимают.
Один из самых весомых аргументов против существования подавленных воспоминаний — это отсутствие доказательств, что подавление происходит без осознанного усилия. Другими словами, нет подтверждения того, что такие воспоминания прячутся подальше сами по себе, а не мы предпочитаем спрятать их от самих себя[71]. Не знаю, как вам, но мне это мнение кажется неубедительным. Не так важно, из-за чего началось забывание, важнее, смогут ли люди полностью все вспомнить, к тому же есть много исследований, доказывающих и обратное.
Эти воспоминания так сложно воспроизвести в памяти, потому что я на самом деле не хочу все вспоминать. Как будто мой мозг поднимает руки и говорит: «Нет, это уж слишком, я с этим не справлюсь». Именно поэтому все похоронено глубоко внутри до тех пор, пока вы не почувствуете себя в безопасности настолько, чтобы проанализировать случившееся, чем бы оно ни являлось. Еще мне кажется, что вспоминать трудно из-за чувства стыда. Мне лично очень стыдно, что мне пришлось допустить все случившееся со мной, поэтому мне так сложно к этому возвращаться. Еще я беспокоюсь, а было ли на самом деле то, что мне вспоминается, потому что воспроизвести все детали мне не удается, поскольку этот процесс приносит мне огромные страдания. Мне кажется, все случилось по моей вине, потому что такие вещи просто ни с кем не должны происходить.
Ван дер Колк ссылается на важное исследование о подавленных воспоминаниях — «Память о детских травмах: проспективное исследование воспоминаний о сексуализированном насилии в детстве среди женщин», которое доктор Линда Мейер Уильямс провела в начале 1970-х и опубликовала в 1994 году. Уильямс удалось побеседовать с 206 девочками сразу же после их поступления в клинику по причине сексуализированного насилия, которому те подверглись, при этом все жертвы говорили о том, что им пришлось вынести. Затем, через 17 лет, Уильямс снова поговорила со 136 из тех 206 девочек и выяснила, что 12% опрошенных считают, что никогда в жизни не подвергались насилию, 38% не помнили о насилии, зафиксированном много лет назад, а 68% тех, кто помнил о случившемся, смогли сообщить о случаях насилия, о которых не было записей в их документах.
Уильямс также изучила степень надежности воспоминаний девочек и выяснила, что чем моложе были жертвы, когда столкнулись с насилием, тем выше была вероятность того, что они в какой-то момент своей жизни забудут о случившемся. В действительности 16% тех, кто помнил о насилии, сообщили, что за последние 17 лет смогли о нем забыть, но позже снова вспоминали. Кроме того, те из жертв, кто сохранил в памяти факт насилия, при повторной беседе вспомнили больше подробностей, чем они сообщили Уильямс много лет назад. Некоторые незначительные детали могли меняться, но основные факты и хронология травмирующих событий остались прежними. Это доказывает, что, даже если мы на какое-то время забываем о травмирующем опыте, мы все равно можем в точности воспроизвести в памяти случившееся, а значит, можем доверять своим травматическим воспоминаниям.
Во время беседы о том, что осталось в моей памяти, мне удалось осознать, что мой мозг старался полностью отстраниться от произошедшего, поэтому мне пришлось задуматься, а произошло ли это на самом деле. Когда я говорю или пишу об этих воспоминаниях, мне все время кажется, что я говорю о ком-то другом. Как будто мой мозг не может смириться с фактом, что это случилось со мной и произошедшее является чем-то очень реальным, в чем мне необходимо разобраться.
Я знаю, что есть такие воспоминания, к которым в какой-то момент сложно подступиться. Тем не менее мы к ним возвращаемся, когда в состоянии наконец ими заняться. Я также считаю, что, даже если мозг не может самостоятельно подавить воспоминания без осознанного усилия с нашей стороны, это не означает, что от этого они становятся менее реальными или истинными. Наш мозг и тело способны к адаптации, поэтому мы и прячем что-то подальше до тех пор, пока не почувствуем себя в безопасности, чтобы снова извлечь это на поверхность, — мы должны так делать, чтобы выживать. Когда мы всё еще подвергаемся травмирующему воздействию или же нам угрожает опасность, мы не в состоянии обрести энергию или мотивацию, которые нужны для анализа неприятного события такого масштаба. Нам необходимо направить все свои силы на выживание и спасение от опасности.
Что, если воспоминания возвращаются не в полном объеме?
Травматические воспоминания многих моих клиентов не возвращаются к ним одной волной, со всеми деталями и подробностями, которые нам были необходимы. Напротив, они появляются постепенно, дополняя друг друга и понемногу выдавая информацию, которую мы ищем. Этот процесс может быть сложным и медленным, а временами и вовсе сбивать с толку, потому что не все воспоминания, которые удается воспроизвести, являются травматическими. Помните, мы уже обсуждали это ранее? То, что миндалевидное тело может поставить травму и огорчение в один ряд с самыми разными вещами, которые по какой-то причине ассоциируются с травмой, и от этого нам еще сложнее воссоздать суть травмирующего события? Миндалевидное тело связывает воспоминания о травме с огромным количеством триггеров и приступов страха, которые не следовало бы ассоциировать непосредственно с травмирующим событием. Нам может быть сложно разобраться в том, что именно случилось и какие триггеры настоящие.
Чтобы обнаружить логику в осколках воспоминаний, стоит сделать временн
Ведение такой шкалы в режиме реального времени позволяет нам дополнять ее по мере появления новых фрагментов воспоминаний. Она помогает нам увидеть все, с чем нам пришлось столкнуться в течение жизни, и понять, что мы не просто так испытываем сложности. А еще она позволяет заметить паттерны поведения в семье. Многие мои клиенты отмечают, что, увидев все события в таком формате, перестают путаться в том, что с ними происходило, и избавляются от ощущения, будто должны все это постоянно держать в голове. Можно начать со следующего: разделить всю свою жизнь на отрезки длиной в пять лет и заполнить каждый из них тем, что придет вам в голову, когда вы задумаетесь о том периоде. Стоит записывать такие события, как развод родителей, переезд, смена школы, насилие, случаи злоупотребления веществами, изменяющими сознание (у любого члена семьи), первый сексуальный опыт, ссора с другом или подругой и т. д.
Работа над наполнением такой шкалы помогает придать своим неприятным воспоминаниям формат нарратива, что само по себе способствует исцелению. Часто мы неспособны проанализировать случившееся и выкинуть его из головы, отправив на хранение в долговременную память, как раз из-за недостатка вербальной или словесно-логической памяти, заставляющей нас продолжать справляться с флешбэками и прочими симптомами ПТСР. Когда мы описываем случившееся словами, следим за согласованностью записей на временн
Проговорить все случившееся и превратить травму в связную историю — отличный старт на пути к выздоровлению, но для многих из нас даже такой первый шаг кажется невозможным. Что, если мы до сих пор не можем вспомнить ничего о каких-то периодах своей жизни? Как нам убедиться, что мы располагаем имеющиеся фрагменты в правильном порядке? Как проверить, можно ли доверять тому, что мы вспоминаем? На данном этапе работы с травмой очень полезно найти того, кто поможет вам проверить все факты. Таким человеком может стать кто-то из близких, с кем вам комфортно разговаривать и кто мог бы знать, соответствуют ли действительности ваши воспоминания. Этот человек мог бы помочь заполнить пробелы, которые у вас до сих пор остались, и подсказать новые подробности, которые стали бы логичным дополнением вашей шкалы или истории.
Найти такого человека непросто, и первым делом стоит подумать, не может ли им стать ваш брат или сестра, в идеале старше вас. Если у вас нет братьев и сестер или же вы не общаетесь с ними, можно попробовать обратиться к двоюродному брату или сестре, тете или даже няне — кому угодно, кто был рядом с вами в то время и мог бы помочь составить цельную картину случившегося. Да, я знаю, что это может быть страшно: мы открываемся кому-то, обращаясь за деталями того, в чем сами все еще не уверены, и этот кто-то может нам заявить, что того, о чем мы помним, вообще не было. Этот человек способен нанести нам повторную травму или же заставить вернуться к исходной точке. Именно поэтому нам не стоит обращаться к другим людям до тех пор, пока мы не поработаем с временн
Когда сейчас в моей голове всплывает какое-то воспоминание, мне кажется, что все это случилось с кем-то другим. Я могу вспомнить, что произошло, не ощущая эмоций, связанных с тем событием, или же наоборот — вспомнить только эмоции, а не событие. Иногда это все еще заставляет меня думать, что все это происходит лишь в моей голове, — до тех пор, пока я не поговорю с кем-то из старших, кто помнит, что случилось, и не успокоюсь.
ebooksa