Это почитание иезуиты широко поддерживали, в частности, в миссиях. О. ди Бройсия в Макао выполнил перевод этой книги на португальский язык, и уже в 1709 г. существовало два братства в Макао и в Пекине. Но главным апостолом Пресвятого Сердца в Китае стал Ромен Гиндерер[885], который уже в 1708 г. посвятил Пресвятому Сердцу церковь. В Сирии о. Пьер Фромаж[886] в числе своих многочисленных переводов духовных сочинений на арабский язык публикует перевод жизнеописания Маргариты Марии и небольшого труда о делах почитания Пресвятого Сердца. Братства действуют в Алеппо, Антуре и даже в Персии. В Мексике в 1732 г. о. Хуан Мора[887] публикует сокращение латинской книги Галифе
В Европе также множатся публикации. В 1722 г. в Вене придворный проповедник о. Франц Бреан[888] издает проповедь, произнесенную в Страстную Пятницу перед императором, о «раненом Сердце Христа Иисуса, Спасителя, умершего на Кресте, обители любви и пристанище, открытом для грешника». Около 1726 г. в Страсбурге о. Йозеф Вальднер[889] публикует
Но главное, хотя относительно позднее, развитие это апостольство Пресвятого Сердца Иисусова получает в Испании. Здесь та же книга Галифе в 1726 г. становится источником почитания Сердца Иисусова для молодого отца Агустина де Кардавераса[891], великого миссионера, который посвятит свою долгую жизнь его распространению во всей Испании и особенно в баскских провинциях. Уже в 1727 г. через о. Хуана де Лойолу он познакомился с послушником Бернардо де Ойосом[892], но не передал ему своего почитания. В 1733 г. последний, при чтении того же Галифе, воспламенился ревностной любовью к Сердцу Иисуса, которое осыпает его Своими милостями, и на оставшиеся три года своей жизни становится неутомимым его апостолом. Именно он своими настоятельными просьбами добился того, что в 1734 г. в Вальядолиде была опубликована книга о. Хуана де Лойолы[893]
26 января 1765 г. конгрегация Обрядов, явно возвращаясь к своему постановлению 1729 г., утвердила тексты мессы и часослова, посвященные Пресвятому Сердцу в Польше и в римском архибратстве Божественного Сердца[895]. Янсенистское издание
Когда Рим дал разрешение учредить праздник и, тем самым, почитание Пресвятого Сердца было освящено авторитетом Святого Престола, издания о делах этого почитания стали множиться повсеместно и, несмотря на испытания, которые даже теперь на них обрушиваются, иезуиты играют в этом важную роль до и после упразднения 1773 г. Ниже мы будем говорить о почитании Пресвятого Сердца в новом Обществе; здесь же достаточно будет упомянуть, что было сделано для того, чтобы ответить на янсенистские и философские нападки на новоутвержденное почитание.
В 1771 г. адвокат Камилло Блази опубликовал в Риме
Известно, что это почитание, на которое нападали тогда те же, кто нападал и на Общество, станет великим утешением иезуитов сначала в разнообразных ссылках, а потом во время величайшего испытания – упразднения. В 1767 г. о. Лоренцо Риччи отправил всем своим монашествующим великолепное письмо, предписывающее им праздновать со всем возможным рвением новый праздник Пресвятого Сердца, «в котором единственно… Общество найдет надежное прибежище и помощь»[899].
Спор о квиетизме
С распространением почитания Пресвятого Сердца важнейшим фактом для вероучения и духовной жизни второй половины XVII в. стало, несомненно, осуждение квиетизма Молиноса и Петруччи Иннокентием XI в 1687 г. и полуквиетизм Фенелона Иннокентием XII в 1699 г. Какова была позиция иезуитов в движениях и спорах, которые предшествовали этим осуждениям и следовали за ними?
Если понимать термин «квиетизм»[900] в широком смысле как тенденцию опасно преувеличиватьроль бездействия и покоя в духовной жизни, тенденцию (сочетающуюся зачастую с некоторым иллюминизмом) с излишней легкостью видеть повсюду прямые внушения и вмешательства Бога, поступать скорее в соответствии с этими внушениями, чем с принципами разума, просвещенного верой, то квиетистские тенденции и заблуждения наряду с порождаемыми ими спорами присутствовали в Церкви во все времена. В самый момент рождения Общества в Испании стоял вопрос «алумбрадос» и «дехадос». Судебные преследования Игнатия в Алькале и Саламанке, несомненно, в значительной мере были следствием подозрений, вызываемых этими объединениями благочестивых мирян и набожных женщин, которые, на первый взгляд, напоминали те, которыми инквизиция в то время занималась в Толедо и в других местах. В поведении иньигистов ничего предосудительного найти не удалось, но позднее среди нападок Кано и его друзей на нарождающееся Общество и «Духовные упражнения» видное место будет занимать упрек в благосклонности к «алумбрадос». Впрочем, на это было легко ответить, показав, какой деятельный аскетизм сочетается в Упражнениях с покорностью благодати и важнейшей ролью побуждений Божиих[901].
В дальнейшем, если и трудно вовсе не замечать тенденции к некоторому иллюминизму в идеях Овьедо и Онфруа, то зато в спорах о молитве, которые разделили испанских иезуитов при Меркуриане, едва ли затрагивался вопрос квиетизма. Речь шла о форме молитвы, чье совершенство как таковое никто не отрицал, но которую многие считали не вполне сообразной особому призванию Общества.
Было высказано мнение[902], что на протяжении значительной части XVII в. существовал некий «преквиетизм» у некоторых духовных авторов, «неосознанных предтечей» квиетизма как такового, авторов чаще всего очень набожных, иногда настоящих святых, исповедующих истинно католическое по сути и здравое вероучение, но сыгравших такую роль посредством одностороннего преувеличения одного аспекта духовной жизни в ущерб другим, утрированного выражения, которое они, вследствие своего рвения, давали справедливым по сути мыслям вследствие неразумно пылкого стремления давать большому количеству набожных людей уроки возвышенной духовной жизни, постижение которой потребовало бы духовной подготовки и отрешенности, каковых большинству из них недоставало. Именно по причине этого неосознанного квиетизма Церковь после осуждения Молиноса нашла нужным вписать в списки «Индекса запрещенных книг» некоторое количество трудов, которые для многих служили до тех пор ценным источником духовной пищи, но оставались опасными для других по причине этих преувеличений.
Трудно отрицать существование такого рода квиетизма во Франции, в Италии, в Испании, и можно считать априори маловероятным, что все иезуиты без исключения избежали его влияния. Действительно, среди сочинений, осужденных «Индексом запрещенных книг» начиная с 1687 г., есть несколько сочинений иезуитов.
Следует ли из этого заключить, что иезуиты занимали видное место в этой преквиетистской литературе? Нет, поскольку невозможно определить, в какой мере
Гильоре, которого недвусмысленно обвинял в квиетизме янсенист Николь, а позднее
В последних спорах в Испании на предмет «алумбрадос», как и в борьбе с более или менее квиетистскими кружками, которые в Италии XVII в., в Генуе, Неаполе или Брешии, послужили предвестиями кризиса времен Молиноса, иезуиты (во всяком случае по имеющимся у меня сведениям) не играли сколько-нибудь важной роли, по крайней мере такой, которая бы оставила заметные следы. Во Франции Сюрен не раз задевает кармелита Жана Шерона в своих нападках на богословов, которые якобы не смыслят в вопросах мистической жизни. Но представляется, что иезуиты не принимали непосредственного участия в полемике, вызванной его
Тексты о. Поля Лежена и о. Николя дю Со, которые А. Бремон приводит как признаки антиквиетистской пропаганды иезуитов в середине XVII в., на самом деле не выходят за рамки того, что мы встречаем у многих других авторов, которые стремятся предостеречь своих читателей от духовных иллюзий, приводя некоторые примеры, встречающиеся в любом поколении[910]. Оживленный спор между о. Антуаном Сирмоном[911] и монсеньером Камю сам по себе представляет собой в очень широком смысле не что иное, как первую фазу борьбы, которая в конце века приведет к столкновению Боссюэ и Фенелона. Вопрос, обсуждавшийся в 1641 г., касался не только достоинства дел добродетели, совершаемых людьми, пребывающими в состоянии благодати, независимо от всякого действительного или возможного влияния любви, но и – побочно – обязанности время от времени творить дела добродетели. В этом последнем вопросе Сирмон, несомненно, ошибался. В первом, желая возразить Байусу, он отдалился от св. Фомы, но по крайней мере не выходил за рамки воззрений, свободно обсуждавшихся богословами. Что до подлинного вопроса чистой любви, он не затронул его прямо. Здесь также, вопреки развитию, которое получил этот спор благодаря Камю, а позднее Арно и Паскалю, речь идет лишь об отдельном случае, поскольку в единственном действительно ошибочном аспекте своей позиции Сирмон не нашел последователей среди своих собратьев[912].
Зато, когда в Италии вокруг
Эта книга в сочетании с устной критикой других иезуитов обеспокоила Молиноса, который попытался прекратить это противостояние, обратившись непосредственно к генералу, о. Джованни Паоло Оливе. 16 февраля 1680 г. он обращается к нему с письмом, в котором заявляет о своей преданности Обществу, о своем почтении к Упражнениям и отрекается от любых заблуждений, связанных с созерцанием. Олива вежливо отвечает ему 28 февраля. Молинос, ободренный, вновь берется за перо и 29 февраля пишет новое письмо, на которое генерал вновь отвечает 2 марта. Он хвалит благие чувства, выраженные в обоих письмах, хотя и ссылается на то, что не читал
В тот момент, когда завершился этот обмен письмами, Олива узнал, что один из самых знаменитых проповедников Общества, о. Паоло Сеньери[916], уже известный всей Италии своими миссиями, тоже готовится принять участие в споре: он поддержал его, показав ему свои собственные письма к Молиносу, и летом 1680 г. во Флоренции вышла книга