Духовность Общества Иисуса

Что до второго вопроса, поставленного в начале этой главы, а именно, произошло ли в момент упразднения Общества заметное ослабление его духовной жизни и плодотворности его апостольства, то частичный ответ на него мы уже получили благодаря тому беглому обзору духовных авторов, который мы только что произвели. К сожалению, вполне возможно писать, и писать очень хорошо, о вопросах духовности, не будучи святым или даже истинно пылким монашествующим; однако, если говорить только о тех, кто жил непосредственно перед упразднением Общества и стал его свидетелем, то Кассад, Пергмаир, Калатаюд, Кардаверас, вся группа, сформировавшаяся вокруг Бернардо де Ойоса, и Скарамелли, несмотря на его трудный характер, несомненно, были людьми глубочайшей духовной жизни. Если присовокупить к ним тех, с которыми мы встретимся после упразднения и которые в то время только начинали свою монашескую жизнь: Пьньятели, Муццарелли, Клоривьера, Гру, Зайлера и других, – то нужно признать, что эти священники, которым было приуготовлено столь твердо хранить на себе отпечаток этих молодых лет, не производят такого впечатления, будто они провели эти годы в монашеском сообществе, пребывающем в состоянии упадка. И уж тем более в жизни этих иезуитов никоим образом не заметен (как в жизни стольких реформаторов ослабших монашеских орденов) резкий контраст между их собственным поведением и поведением их собратьев, среди которых они жили. Безусловно, они оказывали решающее влияние на свое окружение, какое всегда оказывают святые, но они никоим образом не пребывали с ним в конфликте.

К этим именам можно было бы прибавить множество других, память о которых в большей ли меньшей степени утонула в бурных событиях, связанных с упразднением: в другие времена были бы начаты расследования с целью канонизации, по меньшей мере, были бы написаны и широко распространены жития. Но в тревожные годы, которые предварили и подготовили окончательную катастрофу, было множество других забот, помимо сбора семейных воспоминаний. Между тем были и исключения, например, о. Жан-Пьер Кайрон, чей ученик и конфидент о. Жан Серан опубликовал его житие в 1767 г. в Авиньоне сразу после решения парламентов об изгнании французских иезуитов[993]. Фигура о. Кайрона особенно значительна, а именно потому, что благодаря своим чисто человеческим достоинствам он попросту остается одним из лучших настоятелей и наставников послушников Общества, выделяясь только своей святостью и дарами чудотворства, которыми Бог щедро наделил его. Фигура эта интересна также тем, что мы располагаем большим количеством документальных свидетельств о том, какую подготовку он давал молодым монашествующим в эпоху Регентства и при Людовике XV, перед упразднением Общества. В качестве важнейших идей этой подготовки указывались[994] «верховное владычество Божие» над нами и «скорбная любовь нашего Спасителя», которые он с мужественной твердостью и смиренной добротой внушал своим ученикам. Некоторые из них окажутся в числе блаженных мучеников в сентябре 1792 г.[995]

Другой признак неугасающего духовного пыла – неслабеющее стремление участвовать в миссиях в далекие страны к язычникам, а у многих иезуитов желание посвятить себя такой работе. В немецких провинциях XVIII в. был отмечен даже[996] рост числа просьб об участии в таких миссиях. Тот факт, что в этих регионах борьба с протестантизмом в это время тяготеет к формированию почти постоянных позиций, объясняет то, что высвободившаяся тем самым энергия направилась на миссии. Это стремление к росту ясно свидетельствует в пользу надежной духовной жизни, тем более что для немецких иезуитов отправиться куда-либо с миссией значит поехать в страну чисто языческую, как то Китай или испанские и португальские колонии и пойти на все жертвы, связанные с полной сменой окружения.

В последнем томе своей истории Общества в Германии о. Дур так обобщает выводы из главы, которую он посвящает домашней жизни иезуитов накануне упразднения: «Внутренняя история немецких иезуитов в эти последние годы продолжает развиваться тем же путем. Те же правила, те же обычаи остаются в силе; пути человеческие сохраняются, как и прежде, ubi homines humana; военное время и лишения порой приводят к плачевным последствиям, но предостережения из Рима всегда приходят вовремя»[997]. Это суждение, подтвержденное различными документами, выдержками из воспоминаний и писем, представляются, насколько можно судить, истинным для всего Общества в целом. Жизнеописания живших тогда людей[998], письма и прочие документы, которые можно встретить в различных изданиях, создают впечатление, что на фоне тревог, порождаемых непрестанными нападками и растущими угрозами, обычная жизнь Общества продолжается, и каждый на своем посту исполняет вверенную ему работу. И представляется даже, если рассматривать все провинции в целом, что лишь в самые последние годы началось заметное и очень объяснимое падение числа вступающих в новициат. В 1749 г., согласно общей статистике ордена, Общество насчитывает 22589 членов, в том числе 11293 священника, в то время как в 1710 г. в Обществе состояло 19998 человек, в том числе 9957 священников. Во многих провинциях эти призвания повергнутся суровому испытанию в 1758 и 1773 годах. Л. фон Пастор собрал в последнем томе своей «Истории Пап»[999] некоторые сведения о позиции иезуитов перед лицом изгнания из Португалии, Франции, Испании и Обеих Сицилии. Число покидавших Общество, которое он приводит, на первый взгляд кажется очень высоким и может создать впечатление значительного упадка монашеского духа. Между тем следует признать, что они по-прежнему далеки от настоящего разобщения, которое произойдет в слишком многих общинах во времена декретов Конституанты об упразднении монашеских орденов. Но главное, не следует забывать, что здесь речь идет в большинстве случаев о выходе из ордена по всем правилам, со всеми необходимыми разрешениями со стороны законных властей и что верность не пожелавших воспользоваться этой возможностью требовала необычайного мужества перед лицом того безвыходного положения, в которое поставили этих несчастных, слишком многочисленных, чтобы их можно было принять в другие дома или провинции, обреченных на ссылку, как в Испании, или лишенных всякой возможности продолжать нормальную церковную жизнь, как во Франции.

В Португалии из 789 монашествующих, числившихся в провинции на момент выхода декретов Помабала, 626 были изгнаны, многие перед этим пережили тюремное заключение. Если мы прибавим к ним тех, кто остался в тюрьмах Лиссабона, где многие умерли, число отказавшихся от своего призвания сведется к нескольким десяткам. В других местах, например, в Бразилии, эта доля была больше. В ассистенции в целом из 1698 человек, состоявших в ней в 1759 г., 1091 был сослан в Италию, 115 умерли в тюрьме или в море, некоторые остались работать на независимых миссионерских территориях Португалии, в Китае и т. д.

Во Франции, где упразднение осуществлялось поэтапно, посредством череды парламентских постановлений, точные цифры установить труднее. Положение здесь было тем более безвыходным, особенно для схоластиков и коадъюторов, что почти все попытки добиться массового приема за границей монашествующих, которые не могли больше жить во Франции, оставались напрасными. Ясно поэтому, что многие из них воспользовались данными провинциалам полномочиями освободить их от обетов, хотя большинство предпочло лишения и безвестность, чтобы остаться верными своему призванию. Например, провинция Лиона насчитывала в 1761 г. 701 монашествующего; в 1766 в ней числится 472 иезуита, из которых 46 еще схоластики и 105 коадъюторы. Заслуживает внимания тот факт, что среди блаженных мучеников, убиенных в Париже в 1792 г. за верность Церкви (общим числом 191 человек), двадцать лет спустя после упразднения Общества, самыми многочисленными из членов или бывших членов монашеских орденов и обществ оказались иезуиты (23 человека). За ними следовали члены конгрегации св. Сульпиция (14 человек). Без сомнения, множество обстоятельств, более или менее непредвиденных, привели под секиру палачей именно этих священников, а не других, но такую долю иезуитов в этой группе мучеников, выходцев из всех уголков Франции, трудно счесть лишенной значения.

В Испании вопрос призвания встал иначе: если не считать послушников и нескольких редких исключений, таких как братья Пиньятели, выбор не был предоставлен самим иезуитам. Они были насильно изгнаны с испанской территории. И только когда они нашли ненадежное прибежище на Корсике, а затем в некоторых итальянских городах, некоторые из них пали духом от своего бедственного положения и попросили о секуляризации. В провинции Арагона в 1773 г. через шесть лет после декрета об изгнании 1767 г. только 75 монашествующих покинули Общество. Больше таких случаев было в Андалусии и Толедо, где из 621 человека примерно 140 ушли после упразднения. Также в Королевстве Обеих Сицилии таких случаев было больше в Сицилии, чем в Неаполе.

Эти уходы все равно, конечно, слишком многочисленны и показывают, по меньшей мере иногда[1000], что Общество не было тогда свободно от множества слабостей. Но если мы сопоставим их с примерами героической верности, какие явили, например, узники Помбала и корсиканские изгнанники, нам придется заключить, что и в этом отношении средний уровень духовной жизни иезуитов был далек от очевидного упадка, который, кажется, подразумевало разъяснение бреве Dominus ac redemptor.

Последнее свидетельство, которое следует упомянуть в этой связи, – это позиция генерала Лоренцо Риччи и Конгрегации, избравшей его в 1758 г.

Последняя, слишком короткая и принявшая слишком мало постановлений, получила многочисленные предложения на предмет содействия ревностному соблюдению правил и стремления к совершенству в Обществе. Она ответила на них тем, что обновила декрет 22 предшествующей Конгрегации, посвященный тем же вопросам, и настоятельно потребовала от всех настоятелей бдительного внимания к самому точному соблюдению всех предписаний, связанных с духовной жизнью. И прибавила: пусть они часто напоминают своим монашествующим, что «прилежание в твердой добродетели и в совершенстве следует предпочитать всему, что Общество ставит его превыше всего и придает ему больше значения, нежели науке или же другим естественным дарам. Пусть они часто внушают им это, как и то, что благое состояние Общества всецело зависит от этой заботы о духовном. Ибо, если Бог дозволит Своим чудесным промыслом, чтобы мы претерпели испытание бедствиями, то Он не оставит тех, кто будет льнуть к Нему и хранить тесное единство между собою, и пока мы можем прибегать к Нему с сердцем чистым и искренним, у нас не будет недостатка ни в какой помощи. Пусть, наконец, они помнят о том, что совершенство монашеского ордена состоит не в обладании совершенными законами, но в том, чтобы следовать им в каждой частности нашей жизни. Посему пусть они знают, что честь и доброе имя Общества зависят от их бдительности, что их не омрачит никакая случайность, никакая беда, если, сообразно своим обязанностям, они позаботятся о том, чтобы все верно исполняли то, что им мудро приказано»[1001].

В том же духе выдержана серия волнующих писем, которые новый генерал писал своим монашествующим, по мере того как испытания накапливались, а опасности росли[1002]. 8 декабря 1759 г., сразу после выхода декретов Помбала, уничтоживших португальские провинции, он призывает монашествующих к молитве, дабы испросить сначала spiritum bonum, истинный божественный дух призвания, совершенную покорность божественной благодати. 30 ноября 1761 г., когда Францию, в свою очередь, тоже поражает буря, он вновь просит своих монашествующих хранить полное упование на Бога, находить в испытаниях пользу для очищения души, помнить о том, что они приближают ко Христу и тоже способствуют вящей славе Божией. 13 ноября 1763 г. он вновь подчеркивает необходимость молитвы и сообщения молитве вящей плодотворности посредством святой жизни, призывая, прежде всего, к смирению, к духу бедности и к совершенному послушанию, которого требовал св. Игнатий. 16 июня 1769 г., после изгнания испанских иезуитов, он вновь призывает к молитве, к ревностному очищению от малейших изъянов. Наконец, 21 февраля 1773 г., за шесть месяцев до подписания бреве «Dominus ac redemptor», в отсутствие всякой человеческой помощи, он жаждет видеть проявление милосердия Бога, призывающего тех, кого Он испытывает, полагаться только на Него. Он вновь призывает к молитве, но просит молить лишь о сохранении Общества, верного духу своего призвания: «Если не дай Боже, оно утратит свой дух, то неважно, что его упразднят, ибо оно станет бесполезно для цели, ради которой было создано». И завершает он горячим призывом сохранять во всей полноте этот дух любви, единства, послушания, терпения и евангельской простоты.

Таковы слова, каковыми, по произволению Божию, завершилась духовная история Общества в миг величайшего испытания полным самопожертвованием. Кордара и другие после него упрекали Риччи в чрезмерной пассивности перед лицом нападок, которым его орден служил мишенью, в недостатке решительности и умения применить для отражения этих нападок все доступные ему средства. Но несомненно, что вместо призывов прибегнуть к чисто человеческим приемам, законным, но бесспорно, бесполезным, мы предпочитаем слышать его многократные призывы к верности Богу, к святой жизни, к единству с Богом в молитве, то есть к вещам важнейшим, в эти последние часы ордена, стоящего на пороге смерти[1003].

Глава XI. После упразднения (1773–1814)

Между упразднением Общества в 1773 г. и его восстановлением во всей Церкви в 1814 г. духовная традиция св. Игнатия не умирала: она продолжала жить и передаваться благодаря группе иезуитов, чудесным образом сохранившейся в Белоруссии, а также через письменное и устное учение, духовные труды и апостольские дела бывших иезуитов. Остановимся кратко на каждом из этих каналов, прежде чем посмотрим, каким образом воссозданное Общество будет собирать после бреве Пия VII свое сохранившееся наследие.

Передача духовных традиций

Нам известно довольно мало подробностей духовной жизни иезуитов в России: историки этого периода занимаются, прежде всего, различными событиями и переговорами, которые мало-помалу закрепили каноническое положение этих монашествующих[1004].

Между тем, нам говорят[1005], что в основном не что иное, как труд второго генерального викария Полоцка о. Габриэля Ленкевича восстановило монашескую жизнь, дезорганизованную потрясениями и непостоянством, которые последовали за обнародованием бреве об упразднении. В момент избрания 1785 г. иезуиты России получили от епископа-коадъютора Могилева Бенеславского письменное подтверждение устного одобрения продолжения их монашеской жизни, которое дал ему Пий VI на аудиенции 12 марта 1783 г[1006]. Посему с этих пор они могли жить со спокойной совестью и с большей уверенностью работать над реорганизацией своей уставной жизни.

Что сразу поражает и ясно следует из имеющихся у нас сведений, так это решительное и трогательное желание этих иезуитов оставаться всецело верными всем духовным традициям Общества, непрестанно заботясь о том, чтобы передать их неповрежденными тем, кто, как они твердо надеялись, однажды будет иметь счастье увидеть возрождение ордена их отца св. Игнатия. Когда в 1782 г. на первой Конгрегации в Полоцке встает вопрос о том, как принимать бывших иезуитов, просящих о повторном вступлении в Общество в России, было решено обязать их в качестве необходимого условия совершать перед принесением обетов четырехнедельные Духовные упражнения. В 1785 г. эти Упражнения будут ограничены неделей для тех, кто уже принес обеты до 1773 г. Другие же будут выполнять месячные Духовные упражнения полностью и будут допускаться к обетам лишь год спустя после повторного вступления. В 1798 г. Конгрегация, избравшая о. Кареу, поставила вопрос о сохранении монашеского духа и общинной жизни. Однако она не издает никакого нового декрета; она довольствуется тем, что ссылается на декрет 22 XVIII Конгрегации (1755) и на декрет 27 XVI (1730, о жизни в общине). Первый из этих декретов напоминал настоятелям о необходимой бдительности к повседневным упражнениям в благочестии, ежегодным духовным упражнениям, борьбе с любовью к удовольствиям и праздностью, безразличии к разнообразным занятиям, ревностном отношении к третьей пробации, духовной заботе о молодых монашествующих и о братьях-коадъюторах[1007]. Письмо молодого Яна Ротана рассказывает нам о повседневном распорядке, которому следовал он сам и его товарищи по новициату в Динабурге в 1804 г.[1008] Это традиционный распорядок новициатов Общества и, за исключением нескольких деталей, тот, который мы находим и в инструкциях для Парижских новициатов, упомянутых выше[1009], в том числечтение Родригеса дважды в день. Из техже писем Ротана мы видим также, что по-прежнему применялось испытание паломничеством. Тридцатидневные же Упражнения будущий генерал совершил под руководством помощника наставника послушников о. Ансельма Эккарта, который после миссии в Америку провел восемнадцать лет в тюрьмах Помбала. Упражнения совершались с опорой на текст самого св. Игнатия и на книгу Птидидье, которые дополнялись дважды в день устными объяснениями[1010].

Те же письма Ротана подтверждают также отмечаемый всеми историками факт необычайного развития почитания Пресвятого Сердца у иезуитов России, которые видели в нем главную защиту и великую надежду для малого остатка Общества, столь чудесным образом сохранившегося[1011].

О ценности духовной подготовки, которая давалась таким образом в Белоруссии, мы можем судить по ее плодам, то есть по людям, которыми будет ей обязано возрождающееся Общество. В первых рядах стоит Ян Ротан, который вступил в Общество в Динабурге в 1804 г., был рукоположен во священники в Полоцке в 1812, принес обеты в Орше в 1819 г. и прошел все стадии этой подготовки. Вместе с ним пришли сюда и многие другие, которым была приуготовлена важная роль и плодотворное апостольство. Одни из них были старше, другие моложе, и многие прошли через общество Отцов веры, например, Розавен, Ришардо, Фессар, Жозеф Куанс, который умрет в святости в Лавале в 1833 г.; Алоиз Лёффлер, Антон Кольманн, Ан-дреас Пирлинг; Доменико Вентури, будущий миссионер в Греции, Жан Эпинетт и Фидель де Гривель, которые внесут свой вклад в учреждение американских провинций.