Я тяжело вздохнул и достал пистолет, держа его внизу.
— Я согрешил, святой отец. Убил, защищаясь, — тихо сказал я. — Полчаса назад.
— Кажется, я слышал выстрелы сегодня, — сказал священник.
— Да. Это был я, — сказал я.
— Раскаиваешься ли ты в своём грехе? — строго спросил священник.
Я прислушался к собственной совести и понял, что не раскаиваюсь. Нисколько.
— Нет. Их было пятеро, и они хотели нас убить, — сказал я.
— Грех убийства тяжким бременем будет висеть на твоей душе, пока ты не раскаешься, сын мой, — сказал он.
— Знаю, — сказал я и сунул пистолет к перегородке. — Давайте вашу рясу, святой отец, покуда я ещё одного греха не совершил. Господь велел помогать ближнему своему.
Священник замолчал, видимо, собираясь с мыслями, из-за перегородки я не видел его лица. Почему-то мне казалось, что он так же спокоен и собран, как и до этого.
Я почувствовал, как у меня вспотели ладони. Я изрядно нервничал, ведь если падре задумает выкинуть какой-нибудь трюк, то нам придётся уходить отсюда с боем, с пальбой и фейерверками, а портить отношения с Бас-Тером и всей Францией мне жутко не хотелось. Сдаваться властям и дрыгать ногами на виселице тоже.
— Несомненно, ты — пират, — тихо протянул священник.
— Это так, — хмыкнул я.
— И это грех. Скажи, грабил ли ты корабли под флагом Франции? — строго спросил он.
Я замялся, вспоминая «Лилию».
— Да, святой отец. И в этом раскаиваюсь, — вздохнул я.
Кажется, именно с «Лилии» начались все злоключения. Возможно, если бы не ограбленный бриг, дела пошли бы совсем иначе, но нет, я доверился той наводке и слепо ринулся за «богатой добычей».
— Твою душу ещё можно спасти, — заключил он.
— И как же? — хмыкнул я.
Наверняка потребует пожертвование, как пить дать. Я вспомнил некоторых попов из моего времени, рассекающих на дорогущих джипах и с трудом помещающихся в рясу.