Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты

22
18
20
22
24
26
28
30

Тогда я усилил голос:

– Это я, Эрик! Ты узнаешь меня?

На этот возглас он ответил сразу, необычно миролюбивым тоном:

– Значит, вы еще не умерли там? Ну ладно, теперь постарайтесь успокоиться.

Я хотел перебить его, но он не терпящим пререканий голосом так оборвал меня, что я похолодел:

– Ни слова больше, „дарога“, или я все взорву. – И добавил: – Но честь должна быть предоставлена мадемуазель. Мадемуазель не прикоснулась к скорпиону. (Как напыщенно звучали его слова!) Она не прикоснулась к ящерице (с каким жутким хладнокровием!), но еще не поздно это сделать. Смотрите, Кристина, я открываю обе шкатулки без ключа, ведь я – мастер уловок, я открываю и закрываю все, что захочу. Итак, я открываю шкатулочки черного дерева. Смотрите, мадемуазель, какие прелестные фигурки в этих шкатулках. Они настолько искусно сделаны, что кажутся совсем живыми и такими безобидными! Но ряса не делает монаха – внешность обманчива! (Он говорил ровно и бесстрастно.) Если повернуть ящерицу, мы все взлетим на воздух, мадемуазель. Под нашими ногами достаточно пороха, чтобы взорвать четверть Парижа! А если повернуть скорпиона, весь этот порох уйдет под воду! Мадемуазель, по случаю нашей свадьбы вы сможете сделать прекрасный подарок нескольким сотням парижан, которые сейчас как раз аплодируют преглупому шедевру Мейербера. Вы преподнесете им в дар жизнь, когда своими руками, этими прекрасными ручками (теперь в голосе проявилась усталость) вы повернете скорпиона, и мы справим веселую свадьбу.

Молчание. Наконец он произнес:

– Если через две минуты, мадемуазель, вы не повернете скорпиона – а у меня есть часы, очень точные часы, – добавил он, – я сам поверну ящерицу, а ящерица отлично прыгает!..

Возобновилось молчание, куда более зловещее. Я знал, что означает этот мирный, спокойный и чуточку усталый голос Эрика – он дошел до предела и готов на все: на самое ужасное преступление или на самое отчаянное самопожертвование, и теперь любое неосторожное слово с моей стороны может вызвать бурю. Виконт де Шаньи, кажется, тоже понял, что остается только молиться, и, встав на колени, читал молитву… У меня кровь неистово стучала в висках, а сердце билось так сильно, что пришлось прижать руку к груди из боязни, что оно вот-вот выскочит. Мы с ужасом понимали, что происходит в эти последние секунды в измученном сознании Кристины; мы понимали ее колебания. Что, если скорпион приведет к взрыву?! Если Эрик решил увлечь нас вместе с собой?

Наконец раздался голос Эрика, на сей раз мягкий, ангельски чистый:

– Две минуты истекли! Прощайте, мадемуазель! Прыгай, ящерица!

– Эрик! – вскричала Кристина, удерживая руку монстра. – Поклянись мне, чудовище, поклянись своей адской любовью, что надо повернуть скорпиона!

– Да, чтобы взлететь на нашу свадьбу.

– Ага! Значит, мы взорвемся!

– Это означает свадьбу, наивное дитя! Скорпион открывает бал. Но довольно! Ты не хочешь повернуть скорпиона? Тогда я поверну ящерицу.

– Эрик!

– Довольно!

Я присоединил свои крики к мольбам Кристины. Виконт де Шаньи, на коленях, продолжал молиться.

– Эрик! Я повернула скорпиона!

Ах, какое это было мгновение!